Медиаконфликт: языковые средства реализации

ПРОБЛЕМА РАЗГРАНИЧЕНИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО И ЮРИДИЧЕСКОГО УРОВНЕЙ В ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ

жүктеу 209,24 Kb.

бет	9/25
Дата	12.04.2023
өлшемі	209,24 Kb.
	#42123
түрі	Диссертация

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 25

10.06.20 Ахметова Г.Н. диссертация

2 ПРОБЛЕМА РАЗГРАНИЧЕНИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО И ЮРИДИЧЕСКОГО УРОВНЕЙ В ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ

2.1 Нормативные основы лингвистической экспертизы по делам об оскорблении

Глубокое и всестороннее рассмотрение лингвистами различных аспектов теории и практики в соотнесении с юриспруденцией привело к развитию новой отрасли интегрированных исследований - правовой (юридической) лингвистики как юрислингвистики. В результате, в юридической практике происходит становление лингвистической экспертизы как естественных текстов, вовлеченных в правовое поле, так и самих законопроектов.

В рамках изучения медиаконфликта, как следствия реализации речевого жанра оскорбления чести и достоинства, актуальным представляется область практических лингвистических исследований, названной лингвистической экспертологией. Данным термином специалисты в этой сфере обозначают один из разделов юридической лингвистики, в задачи которой входят теоретическое и методическое обеспечение лингвистической экспертной деятельности.
Лингвистическая экспертиза как инструмент разрешения конфликтов в средствах массовой информации является объектом научных исследований как российских ученых Н.Д.Голева, А.Н.Баранова, так и казахстанских - В.Т.Абишевой, Р.А.Карымсаковой, Ю.М.Акиньшиной, К.Т.Утегеновой и др.
Так, Н.Д. Голев отмечает происхождение и познание права через язык, возникновение «нового, нетрадиционного, неожиданного как для юриспруденции, так и для лингвистики аспекта их связи». Многие вопросы права находят ответы в языке. В этом смысле речь идет о точках соприкосновения права и языка в лингвистической экспертизе текстов, вовлеченных в судебную практику [71].
В данной ипостаси возникает проблема разграничения лингвистического и юридического уровней в лингвистической экспертизе, которую специалисты решают в основном как проблему терминологического характера. Например, если в правовой сфере оскорблением чести и достоинства считается его выраженность в неприличной форме, то в лингвистике неприличная форма не является решающей в целях оскорбления. Т.е. квалификация речевого акта как оскорбление в лингвистике будет необъективной по отношению к квалификациям оскорбления в судебной практике. Одной из проблем в этой отрасли и является определение границ компетенций лингвиста-эксперта, осуществляющего экспертизу спорных текстов самой различной направленности.
Н.Д.Голев констатирует связь проблем судебных лингвистических экспертиз с различным пониманием оскорбления в обыденном и правовом сознании, что и приводит к трудностям в правовой квалификации. У юристов, например, упрощенное представление о лингвистической сущности дела, а лингвисты, в свою очередь, затрагивают в лингвистическом исследовании такие темы, которые не находятся в верифицируемой зоне, так как обозначенное не влияет на правильную квалификацию относительно правовой нормы. Лингвисты нередко могут зайти за черту компетенций, когда дают правовые квалифицирующие определения, которые относятся к кругу решений суда (например, «оснований для судебного иска нами не усматривается»; «в тексте экспертизы нет ни одного факта, не соответствующего действительности» и др.) [72, с.5-13].
В научной литературе существует большое количество работ непосредственно направленные на определение и разграничение лингвистического и юридического уровней в лингвистической экспертизе. Изначальным пунктом в научной характеристике данной проблемы необходимо использовать определение ее основных понятий.
К.И.Бринев, например, объясняет характер такой постановки вопроса доминированием реалистического подхода в теоретической лингвистике. «В центре теорий, - утверждает исследователь, - находятся концепты (слова и термины), а не соответствующие или не соответствующие действительности высказывания. Слова прилагаются к фрагментам действительности не всегда определенным образом (в том числе в лингвистике и юриспруденции), чаще всего несхожим образом в различных ситуациях, в результате чего делается вывод об истине как определенной интерпретации кем-либо, что, соответственно, приводит к субъективному и релятивному ее пониманию».
Далее, по мнению К.И.Бринева, в содержании судебной лингвистической экспертизы на протяжении ее существования «конкурируют» два подхода к определению пределов компетенции лингвиста. Первый связан с признанием того, что находится вне компетенции лингвиста и является сугубо юридическим вопросом, второй предполагает включение данного вопроса в компетенции лингвиста. Вполне обоснованной здесь считается логика подхода, исключающего право лингвиста отвечать на вопрос, к примеру, является ли Х оскорблением. Вопрос об оскорблении в данной ситуации является юридическим, и оскорбление (наличие или его отсутствие) должно решаться судом как вида преступления. К примеру, судебный медик не имеет права квалифицировать имело/не имело место убийство, так как в сферу его компетенции входит лишь констатация фактов, характеризующих время и обстоятельства смерти. В лингвоэкспертизе лингвист также не вправе возлагать на себя функции правоведов в лице дознавателя или судьи [73].
Следовательно, юридическая практика не должна принимать во внимание лингвистические трактовки определенных фрагментов реальности. Важным для нее являются факты, описываемые в истинных или ложных утверждениях и оцениваемые как запрещенные или разрешенные совокупности фактов.
В данном контексте Дж. Остин относит языковые свойства правовых норм к «определенным типам высказываний – к деонтическим (что-то запрещающие и к чему-то обязывающие). Логическое их свойство, как экзерситивов, не имеет истинностных значений, они оценочны, т.е. являются высказываниями о ценностях, а не о фактах». Исходя из этого, по мнению исследователя, правое поле устанавливает ценности и определяют поведение как конвенциональное, чем функция юридических высказываний исчерпывается следующим: «мы договариваемся» вести себя таким-то образом и не вести себя таким-то образом» [74].
Как говорит А.Н. Баранов, традиционно языковые конфликты решаются путем различного рода этических регуляторов, управляющих речевым поведением (например, запрет лжи, сплетен, повреждений словом, наносимых обществу и самому себе). Моральные принципы подобного рода существуют в каждой культуре еще с древних времен, о чем можно судить по их выраженности в поговорках, пословицах, афоризмах, крылатых словах и т.д. Клевета - что уголь: не обожжет, так замарает. Легко очернить, нелегко обелить. Перо страшно не у гусака, а у клеветника [75].
На сегодняшний день языковые конфликты зачастую решаются путем их юридизации. Правонарушение, совершенное с помощью языковых средств, становится объектом лингвистической экспертизы по делам об оскорблении. Назначается при расследовании или судебном разбирательстве при необходимости установления фактов, связанных с содержанием и формой оскорбительных высказываний
Обратимся к анализу литературы по вопросам специфики лингвистической экспертизы в сфере юридической практики и, прежде всего, к словарям русского языка. В СРЛЯ значение слова «оскорбить» определяется через лексемы «обидеть», «унизить», «осквернить» [41, 44, 77]. В словаре В.И.Даля приводятся субъективированные значения «обидеть, огорчить, опечалить, раздражить словом или делом; нападать на кого, судить кого неправо, кривосудом» [78]. Как видим, по Далю, идея несправедливости в правовом сознании находит своё выражение в семантике слов «неправо, кривосуд».
Аналогично рассуждение А.В.Курьяновича на современной основе: «В семантике оскорбления заложена противоречащая представлениям объекта, а также правовым и общественным нормам ситуация... В момент оскорбления субъект ведёт себя не так, как того ожидает объект, или относится к объекту не так, как представляется правильным в понятиях человеческой чести, чем, в том числе, наносит объекту морально-психологическую травму» [78, с.106–112].
Н.Д.Голев и А.Н.Матвеева рекомендуют «строгое разведение семантического наполнения понятия «оскорбление» по сферам функционирования во избежание совпадения юридического термина с общенародным, что создаёт у рядового носителя языка «иллюзию понятности» и вызывает трудности понимания юридических текстов».
Такой юридический термин исследователи называют ложноориентирующим (в юридических документах он должен однозначно отсылать в правовую, не в обыденную сферу языкового сознания), создающим двусмысленность понимания, недопустимого в правоприменительной практике [79].
Наконец, обращение к государственным документам, нормативно-правовым актам позволяет подтвердить социальную направленность и правовое поле рассматриваемого феномена: 1) термин оскорбление и форма его существования; 2) адресат оскорбления; 3) особенности функционирования оскорбления в различных контекстах и ситуациях (судебный процесс, публичное выступление и др.); 4) этическая основа правового толкования оскорбления (методы воспитания ребёнка исключают оскорбление; закон защищает чувства верующих); 5) мера пресечения оскорбления как способ регулирования ненормативного поведения граждан [80,81]. Как видно, закон определяет в большей степени социальный аспект оскорбления как формы межличностного контакта.
В лингвистическом понимании характеристика формы оскорбления вызывает множество вопросов. Поскольку на сегодняшний день количество обращений в суд по поводу оскорблений словом неуклонно растет, исследователи-лингвисты, анализирующие журналистские тексты и иные продукты речевой деятельности с позиций судебной лингвоэкспертизы, как правило, сталкиваются с определенным кругом проблем при установлении в том или ином слове негативной (оскорбительной) окраски.
С семантической точки зрения оскорбление содержит два важнейших компонента. Во-первых, это отрицательная характеристика потерпевшего (вне зависимости от ее ложности/истинности); во-вторых, эта отрицательная характеристика вербализуется в неприличной форме (неприличная форма выражения понимается при этом широко, как и вся ненормативная лексика и определенная часть нормативной лексики).
М.Л.Подкатилина в контексте сказанного отмечает, что, исходя из методики, не ясно, каковы должны быть действия эксперта в случае, если ни в словарях современного русского литературного языка, ни в словарях субстандартной лексики русского языка анализируемых лексических единиц не встречается. [85, с. 389-394].
И.А.Стернин и др. справедливо замечают, что речевое оскорбление на публике в форме грубой лексики (вульгарной, бранной или нецензурной) понижает общественный статус лица, раскрывает личную неприязнь к нему. Тем не менее, использование бранной лексики (сволочь, мерзавец, дрянь, тварь), по мнению исследователей, не является оскорблением (а только демонстрацией личной неприязни), хотя потерпевший может «оскорбиться» в бытовом смысле слова. Данный факт не подлежит юридическому регулированию, несмотря на то, что является грубым нарушением этических норм. Понимание оскорбления, которое закреплено законодательно, является узким и опирается на относительно точный критерий, в качестве которого указывается список нецензурных слов [83].
Таким образом, в современной экспертологии формы оскорбления анализируются в соответствии с верифицируемыми составляющими и семантическим наполнение оскорбительной лексемы. Однако, сообщаемые в них сведения сами по себе не являются оскорбительными: они могут соответствовать или не соответствовать действительности.
Г.В.Кусов уточняет, оскорбительной считается неприличная языковая форма выражения сведений, адресно направленная на оскорбление чести и достоинства личности. В правовой науке под неприличной формой понимается «откровенно циничная, резко противоречащая нравственным нормам, правилам поведения в обществе форма унизительного обращения с человеком».
По словам исследователя, экспертная практика показывает, что вопрос об оскорблении встает в связи с употреблением обсценной лексики и/или лексики со сниженной стилистической окраской. Подобные случаи, по мнению исследователя, требуют стилистического анализа слов (стилистическая экспертиза), а также анализа их семантической структуры [84].
Такой анализ обусловливает обращение прежде всего к толковым словарям современного русского языка, к Национальному корпусу русского языка, что и должно быть отражено в методике производства судебной лингвистической экспертизы. Данный факт входит в компетенцию лингвиста, поэтому дела об оскорблении могут и должны рассматриваться лингвистами.
Специалисты сходятся во мнении, что существуют обязательные условия для юридизации оскорбления, исходящие из знаний о сущности судебной лингвоэкспертизы. Во-первых, используемая лексика принадлежит к разряду оскорбительной. Во-вторых, данная лексика адресована конкретному лицу. В-третьих, она использована публично.
Между тем, А.А.Леонтьев и В.Н.Бельчиков отмечают характеристики инвективных лексико-фразеологических средств в рамках литературного языка, которые, хотя и являются нормативными, воспринимаются как недопустимые с точки зрения общественной морали, например, сволочь, подлец, мерзавец, козел и т. п. Как считают исследователи, данную категорию оскорбительной лексики следовало бы отнести к юридической практике, но их признаки относятся скорее к лингвокультурологическим, нежели правовыми.
Те же специалисты рассматривают языковые знаки, не входящие в правовое поле рассмотрения - семантика их заключается в скрытом характере воздействия оскорбления. Такой атрибут оскорбления в нормативно-правовых актах не зафиксирован (свойство языкового знака иметь скрытые смыслы) в качестве утраты оскорблённым самоуважения и трудоёмкого процесса восстановления утраченного социального статуса. Например, это «ты-то» оскорбляло больше всего – в нем слышалось ненавистное Артему слово «недоделанный» [Р.Сенчин. Елтышевы (2008)]. Подобные атрибуты оскорбления относятся к психологическим установкам говорящего и не учитываются в юридической практике [88, с. 99- 116].
Как показывает анализ экспертной практики, судебная лингвистическая экспертиза по делам об оскорблении чаще всего назначается в связи с рассмотрением дел в гражданском и уголовном судопроизводстве. Правовое определение оскорбления содержится в статье 131 Уголовного кодекса РК.
В части первой данной статьи говорится об объективной стороне оскорбления, которая заключается в действиях, направленных на оскорбление чести и достоинства в неприличной форме путем негативной оценки личности потерпевшего. Что касается гражданского законодательства (ст. 143 ГК РК), то неприличная форма выражения какого-либо оскорбительного действия в данном случае не является квалифицирующим признаком [83,89].
Таким образом, юридическое понимание оскорбления демонстрирует более строгий и узкий подход, что вполне обоснованно: сфера права не терпит неоднозначности. Форма выражения оскорбления в юридической картине мира - это почти исключительно вербальная форма.
В конечном итоге, цель и задачи судебной лингвистической экспертизы по делам об оскорблении рассматриваются в совокупности с объектом, предметом и основными направлениями процесса.
Объект лингвистической экспертизы материалов по делам об оскорблении представляет собой высказывание (в устной или письменной форме), имеющий смысловое содержание и коммуникативную цель. Оскорбление может быть высказано как публично, так и с глазу на глаз, непосредственно потерпевшему или в его отсутствие через третьих лиц. Предметом экспертизы материалов являются лингвистические признаки унижения в неприличной форме выражения, имеющие значение для уголовного, гражданского дела или дела об административном правонарушении [87].
Что касается самого процесса судебной лингвистической экспертизы по конфликтным высказываниям, то Г.В. Кусов отмечает три подхода в ее проведении. Во-первых, это анализ намерений автора в общенаучном смысле в рамках теории речевого акта. Во-вторых, анализ приемов и способов, оскорбления (наиболее частотных тактик нанесения обиды и оскорбления. В-третьих, анализ корпуса этнических, психологических, моральных и этических составляющих концепта «оскорбление», основанных на нормах морали, этики, поведения человека в обществе. Данная методика не несет правовой нагрузки, ибо лингвистическая экспертиза является средством доказывания по уголовным или гражданским делам в рамках законодательства [88].

И.А.Стернин и др. выделяют десять диагностических признаков оскорбления: «1. сообщение негативных сведений о лице. 2. отнесенность негативных сведений к конкретному лицу. 3. фактологический характер негативных сведений; 4. публичный характер распространения сведений; 5. порочащий характер данных сведений (указание на нарушение конкретных моральных норм или законов); 6. информационная (а не субъективно-эмоциональная) цель сообщения; 7. неприличная (нецензурная) форма высказывания; 8. обобщенность негативной характеристики адресата; 9. наличие доказанного умысла на оскорбление; 10. несоответствие сообщаемых негативных сведений действительности» [90, с. 23].

Крайняя важность перечисленных признаков диагностики оскорбления, подчеркивают авторы, состоит в том, что для установления факта оскорбления необходимо наличие всех десяти признаков.
Как видно из изложенного, компетенция лингвиста-эксперта ограничена установлением следующих фактов: установление отнесенности спорного высказывания/текста к конкретному лицу; установление отсутствия/наличия речевого акта оскорбления; установление формы передачи информации -приличная/неприличная.
Рассмотрим пример одной из экспертных практик. «После окончания судебного заседания гражданин С. выкрикнул фразу адвокату К. выигравшей стороны: «Ты хуёвый адвокат! Понятно, что просто купили тут всех!» Адресат высказывания обратился с жалобой об оскорблении».
На разрешение эксперта были поставлены вопросы: 1. Содержится ли негативная информация о лице К. в высказывании «Ты хуёвый адвокат!» и имеет ли это высказывание оскорбительный характер? 2. Выражена ли информация в неприличной форме, противоречащей правилам поведения, принятым в официально-деловом или неофициальном общении?
Лингвистический анализ показал следующее: 1. «В анализируемом высказывании содержится негативная информация о К., которая представлена в форме речевого акта оскорбления. Употребление нецензурного слова хуёвый в сочетании со словом адвокат, адресованное конкретному лицу, формирует особый вид речевого поведения, который называется «оскорбление»;
2. Наличие речевого акта оскорбления предполагает наличие отрицательной оценки поступков, действий, деятельности человека, а также его личности. Тот, кто производил это высказывание, как носитель языка знает, что нецензурное слово хуёвый способно унизить (обидеть) лицо. Чтобы избежать нанесения моральной травмы, можно было употребить неинвективные оценки («вы плохой адвокат»; «адвокат из вас никакой»), однако говорящий использует для оценки нецензурную лексику.
3. К неприличным средствам русского языка относятся табуизированные (запрещенные) во всех контекстах русского языка слова и выражения, к которым относятся: обсценные (матерные, нецензурные) слова и выражения; слова и выражения, несущие непристойные смыслы. В состав выражения «хуёвый адвокат» входит матизм хуёвый, поэтому это выражение является неприличным» [87].
В данном контексте актуально мнение К.И.Бринева, который определяет речевой акт оскорбления «как определенную схему поведения говорящего, имеющую иллокутивную цель обиду (произнося свое высказывание в определенных условиях общения, говорящий преследует иллокутивную цель - проявляет намерение, ради которого он делает высказывание). Наличие всех четырех структурных компонентов обязательно для инвективного речевого акта оскорбления (инвективного акта); отсутствие какого-либо компонента лишает речевой акт названного статуса» [73, с. 95-99].
Таким образом. коммуникативное намерение унизить, оскорбить однозначно определено при наличии у высказывания трех признаков: 1) высказывание содержит резко негативную оценку лица; 2) высказывание обращено адресовано к этому; 3) высказывание имеет неприличную форму.
И.А.Стернин и Л.Г.Антонова определяют строгие параметры компетенций лингвиста-эксперта. В компетенцию лингвиста, отмечают исследователи, не входит «юридическая квалификация выявленных в ходе экспертного исследования фактов: выводы об умысле (прямого или косвенного), об оправданности или неоправданности оскорбительного речевого произведения в чей-то адрес; определение возможного психологического состояния лица, в адрес которого было высказано оскорбительное выражение (фраза); лингвист не может оценить, был ли причинен моральный вред конкретному человеку» [89].
М.М.Шабанов уточняет, что при проведении лингвистической экспертизы конфликтных высказываний имеет значение не речевая стратегия достижения результата, а само покушение на честь, достоинство и деловую репутацию личности» [90, с.175-179].
Обобщая изложенное, можно сказать, что, несмотря на некоторые размытые формулировки в законодательстве, всё-таки представляется возможным разграничить бытовое понимание оскорбления и правовое понимание оскорбления в юридических терминах. Несмотря на включенность понимания в наивные представления, юридические термины имеют узкое и строгое определение.
Становится понятным и объяснимым стремление людей защитить свои честь и достоинство даже в тех случаях, когда случившееся не будет считаться оскорблением с юридической точки зрения (однако будет считаться таковым в наивном представлении).

жүктеу 209,24 Kb.

Достарыңызбен бөлісу:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 25