— Это грустная история.
— Из грустных историй вырастают хорошие книги, — возразила она.
— Это так.
— Я слышала, вы пишете?
Откуда она узнала? Неужели отец разболтал? С чего бы? Наверное, она
сама его спросила. Нет, чушь. Сыновья с отцами могут свободно говорить
о женщинах. Но ни одна порядочная афганская девушка не станет
расспрашивать отца ни о каком молодом человеке. Да и сам отец —
особенно пуштун,
для которого нанг и
намус всегда на первом месте, — не
будет обсуждать с дочерью достоинства
моджарада, разве что парень
попросил ее руки. И не сам попросил, а, как полагается, через отца.
— Не хотите ли прочитать какой-нибудь мой рассказ? — услышал я
собственный голос.
— С удовольствием.
В ее словах я почувствовал неловкость и смущение. Она даже глаза
отвела в сторону. Не дай бог, генерал где-то неподалеку. Что он скажет,
если увидит, как долго я разговариваю с его дочкой?
— Обязательно
занесу вам как-нибудь, — радостно выпалил я.
И тут рядом с Сораей появилась дама, которую я видел с ней раньше. В
руках у дамы была пластиковая сумка с фруктами.
Оглядев нас обоих, женщина улыбнулась:
— Амир-джан, как я рада вас видеть. Я Джамиля, мама Сораи-джан.
Ее негустые рыжие волосы — на голове кое-где просвечивала кожа —
сверкали на солнце, маленькие зеленые глаза прятались в складках
круглого полного лица, коротенькие пальцы смахивали на сосиски, на
груди покоился золотой Аллах, цепочка охватывала полную шею.
— Салям, Хала-джан, — смущенно произнес я.
Надо же, она меня
знает, а я ее — нет.
— Как поживает ваш батюшка?
— С ним все хорошо, спасибо.
— Ваш дедушка был Гази-сагиб, судья. Так вот, его дядя приходился
двоюродным братом моему деду. Можно сказать, мы родственники.
Она улыбнулась, показав золотые зубы. Уголок рта у нее был опущен.
Глаза смотрели то на меня, то на Сораю.
Я как-то спросил Бабу, почему дочка генерала
Тахери до сих пор не
замужем. Нет женихов, ответил отец. Подходящих женихов, добавил он.
Но больше Баба ничего не сказал — он прекрасно знал, что молодая
женщина может не выйти замуж из-за одних только пустых сплетен.
Афганские женихи, особенно из уважаемых семей, — порода нежная и
переменчивая. Шепоток тут, намек там — и готово, жених расправляет
крылышки и улетает прочь. Так что
свадьбы шли своим чередом, а Сорае
все никто не пел
«аэста боро», никто не раскрашивал ей кулачки хной и не
держал Коран над головой, и никто не танцевал с ней, кроме отца, лично
генерала Тахери.
И вот передо мной ее мать — с нетерпеливой кривой улыбкой и плохо
скрытой надеждой в глазах. Под тяжестью ответственности впору
согнуться.
А все потому, что в генетической лотерее мне суждено было
родиться мужчиной.
Если в глазах генерала никогда ничего нельзя было прочитать, то по его
жене сразу было видно: в
этом отношении она мне не враг.
— Присаживайтесь, Амир-джан, — сказала Джамиля. — Сорая, подай
ему стул, девочка. И помой персик. Они такие сладкие и свежие.
— Нет, благодарю вас, — ответил я. — Мне уже пора идти. Отец ждет.
— Да что вы? — Ханум Тахери явно понравилось, что я вежливо
отказался от приглашения. — Тогда хоть возьмите с собой парочку. — Она
кинула в бумажный пакет несколько киви и пару персиков и вручила
мне. — Передайте отцу мой салям. И заходите к нам почаще.
— Непременно.
Благодарю вас, Хала-джан.
Краем глаза я заметил, что Сорая отвернулась.
— Я-то думал, ты пошел за кока-колой, — протянул Баба, принимая от
меня пакет с фруктами. Взгляд у него был серьезный и игривый вместе. Я
забормотал что-то в свое оправдание, но Баба впился зубами в персик и
остановил меня движением руки: — Не нужно никаких объяснений, Амир.
Просто помни, что я тебе сказал.
Ночью мне грезились солнечные зайчики, танцующие в глазах Сораи, и
нежные впадинки возле ключицы. Снова и снова я прокручивал в голове
наш разговор. Какие она произнесла слова?
«Я слышала, вы пишете» или
Достарыңызбен бөлісу: