Қазақстан республикасы бiлiм және ғылым министрлiгi еуразия гуманитарлық институты

              190 

 

По  мнению  многих  исследователей,  сегодня  казахам  необходимо  преодолеть  разрыв 

между  досоветским  прошлым  и  настоящим,  вновь  «открыть»  для  себя  культуру  номадов  и 

прочесть  заново  трагические  страницы  истории.  Но  «здесь  казахи  находятся  перед 

необходимостью  разрешения  дилеммы:  традиция  или  современность?  Каково  соотношение 

этих 

различных 

уровней 

идентификаций, 

какова 

иерархия 

и 

значимость 

этих 

отождествлений: родовая, субэтническая, этническая и, наконец, гражданская?» [12, 210]. 

 

Литература 

1.  Thomas  Meisenhelder.  From  character  to  habitus  in  sociology.  //  The  Social  science 

journal, 43 (2006) – р. 55-66. 

2.  Benedict  R. Patterns  of  Culture.  –  Boston  and  New  York:  Houghton  Mifflin  Company, 

1934. -рр. 36-37. 

3.  Стефаненко Т. Этнопсихология. – М.: Институт психологии РАН, «Академический 

проект», 1999. – С. 36-37. 

4.  Фромм Э. Бегство от свободы. - Минск: Поппури, 2000. – С. 341. 

5.  Рисмен  Д.  Некоторые  типы  характера  и  общество.  //  Социологические 

исследования, 1993. – № 3. – С. 122-129. 

6.  Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов: основы жизнедеятельности номадного 

общества. – С.248. 

7.  Шалабаева  Г.К.,  Нарбекова  Г.А.,  Сартаева  Р.С.  Культура  Казахстана  в  мировом 

культурном пространстве. – Алматы: Сага, 2003. – С. 94-97. 

8.  Амрекулов Н. Жузы в социально-политической жизни Казахстана. - публикация на 

сайте - CA&CC Press® AB // www.ca-c.org/journal/ 

9.  Братусь  Б.  К  проблеме  нравственного  сознания  в  культуре  уходящего  века  / 

Психология и психоанализ характера. Хрестоматия / Общ. ред. Райгородского Д.Я. – Самара: 

Бахрах, 1997. – С. 164. 

10.  Абикеева  Г.  Новый  патриотизм  или  противостояние  //  Проблемы  и  тенденции 

развития современной культуры Казахстана – Организация. – 2002. - №3 (9). – публикация на 

сайте -http://www.ngoidc.kz/ 

11.  Акчурин И.А. Топология и идентификация личности // Вопросы философии, 1994. 

- №5. – С. 50. 

12.  Забирова А.Т. Этносоциология. – Астана: ЕНУ им. Л.Н. Гумилева, 2008. – С.116. 

 

 

 

 

Б.К. Альжаппарова  

г. Астана (Казахстан) 

 

КАЗАХСТАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ НАЧАЛА 1930-х гг. В ЗАРУБЕЖНОЙ И 

ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ 

 

Масштабность  казахстанской  трагедии  начала  1930-х  гг.  побудила  отечественных  и 

зарубежных ученых к глубинному исследованию этого вопроса, к написанию монографий, в 

которых  на  базе  новых  рассекреченных  документов  была  воссоздана  история  оседания  и 

коллективизации. 

Необходимо  констатировать,  что  западные  историки,  исследующие  голод  на  территории 

Казахстана, не  применяют  категорию  «геноцид».  Как пишет Николо  Пианчола, в  гуманитарных 

науках геноцид определяют как политику, «направленную на полное уничтожение группы людей, 

по  признакам,  определяемым  исполнителями»  [1,  С.  115].  Историк  считает,  что  намерением 

советского правительства не было убийство «наибольшего возможного числа украинцев или 

              191 

 

казахов, как относящихся к той или иной национальности». Пианчола отстаивает тезис, что 

сталинский  режим    использовал  голод  не  для  уничтожения  социальной  или  национальной 

группы населения, а с целью «политического подчинения сельского населения и получения 

полного контроля над его ресурсами» [1, С. 115. ]. 

Примерно  этой  же  теории  придерживаются  и  другие  исследователи.  Например,  Р. 

Конквест  выдвигает  гипотезу  об  искусственном  характере  голода  в  Казахстане,  но  не 

поддерживает  версию  о  преднамеренном  характере  голода,  о  запланированном  геноциде. 

Для  убедительности  необходимо  привести  выдержку  из  его  монографии:  «Голод,  в 

Казахстане в эти годы носил искусственный характер, как и в 1921 году, то есть он возник в 

результате  безрассудного  проведения  политики,  продиктованной  чисто  идеологическими 

соображениями. Но, в отличие от голода на Украине, голод в Казахстане не был организован 

преднамеренно» [7, С. 194].  

Необходимо отметить, что концепция об искусственном голоде появилась в западной 

литературе  во  второй половине  1930-х  гг.  на основании  воспоминаний очевидцев  событий, 

на основании свидетельств иностранных журналистов, работавших в СССР в начале 1930-х 

гг.  Тогда  же  появилась  версия,  что  искусственный  голод  был  организован  и  осуществлен 

сталинским  руководством  с  целью  подавить  украинский  национализм.  Почвой  для  этой 

концепции стали мнения работавших в СССР западных журналистов, наблюдавших голод и 

уехавших из страны с убеждением, что голод был спланированным и умышленным [3, С.19].  

Другую  точку  зрения  отстаивает  американский  исследователь  М.  Таугер.  По  его 

мнению,  голод  1932–1933  гг.  не  является  результатом  хлебозаготовок  1932  г.  и 

сознательного  акта  геноцида,  этот  голод  был,  в  основном,  результатом  провала 

экономической  политики  «революции  сверху»  и  менее  всего  результатом  национальной 

политики,  направленной  против    народов  СССР.  Историк  высказывает  точку  зрения,  что 

низкий  урожай  1932  г.,  ставший  результатом  влияния  погодных  факторов,  засухи,  сделал 

голод  неизбежным,  «и  даже  полного  прекращения  продажи  зерна  за  границу  было  бы 

недостаточно для того, чтобы предотвратить голод» [4, С.26].  

Историк И. Огайон, также как и Р. Конквест, не разделяет версию о преднамеренном 

характере  демографической  катастрофы  в  Казахстане,  не  поддерживает  версию  о  геноциде 

казахского  народа.  В  качестве  аргумента  приводит  правовое  определение  понятия 

«геноцид»,  которое  ставит  на  первое  место  «намерение  уничтожить  этническую,  расовую 

или  религиозную  группу».  Историк  утверждает,  что  «если  и  существуют  какие-то  доводы, 

доказывающие  желание  уничтожить  украинский  национализм,  имевшийся  в  природе  до 

гражданской войны, то казахи никогда не представляли националистическую опасность для 

СССР» [5, С. 332].  

В  то  же  время  И.  Огайон  справедливо  придерживается  тезиса,  что  человеческие 

потери, понесенные Казахстаном, ни с чем не сравнимы, так как они достигают 30 процентов 

населения,  что  «размах  катастрофы  казахов  сравним  только  с  опытом  Украины».  В  этой 

связи  историк  задается  вопросом:  «..почему  только  Украине  дана  монополия  на  освещение 

горя  и  страданий  от  голода  в  1930-х  гг.,  которым  придается  статус  геноцида  со  стороны 

мирового сообщества, тогда как в Казахстане они скромно называются одним из эпизодов в 

истории казахов?» [5, с. 332].  

С.  Уиткрофт,  Р.  Дэвис  в  своей  монографии  казахстанскую  трагедию  изучают  в 

контексте  коллективизации  в  СССР.  Они  опровергают  теорию  геноцида  в  отношении 

народов  СССР  в  начале  1930-х  гг.  В  качестве  доказательства  историки  привели 

государственно-партийные  постановления  о  предоставлении  продовольственной  помощи 

пострадавшим  районам  [6].  Однако  нельзя  отрицать  тот  факт,  что  продовольственную 

помощь стали поставлять районам СССР, когда ситуация  была уже катастрофической.  

Историк А. Грациози, изучавший в одном из своих исследований голод 1932-1933 гг. 

на  Украине,  придерживался  тезиса,  что  трагедию  в  Казахстане,  где  потери  относительно 

общего  количества  населения,  были  еще  больше,  чем  на  Украине,  следует  считать