Ата-ананың қолынан келмейтін іс болмайды

«Как много могут родители...»
208
с учителем, чтобы не мешать, потом после занятий встречаю. Сижу 
с ним только на английском, чтобы знать, чем и как помочь (сама 
учила немецкий). Дополнительно занимаемся английским языком в 
обществе «Ак бота».
Во дворе он гуляет сам. Он очень общительный ребенок, с сестрой 
и  детьми  во  дворе  у  него  хорошие  отношения.  В  школе  знает  всех 
учителей,  директор  –  его  друг.  И  его  все  в  школе  знают  и  тоже 
относятся к нему доброжелательно.
Я хочу, чтобы он нашел свое место в жизни. Хотели отдать его в 
колледж  после  9-го  класса,  но  боимся,  что  из-за  маленького  роста 
(126 см) у него будут там проблемы. Может быть, доучится до 11-го, 
а потом – в колледж.
Почему  он  не  растет,  ни  мы,  ни  доктора  еще  не  знаем.  Нужно 
полномасштабное исследование. Прогнозов врачи не дают.
Очень важно настроить ребенка. Не зацикливаемся на больнице. 
Он  своего  диагноза  не  знает.  Сколько  лежали  в  больницах,  всегда 
старалась его отвлечь, занять, устраивали праздники вместе с другими 
родителями,  делали  газеты.  Когда  лежали  в  институте  онкологии 
(КазНИИОиР), нам разрешали выходить в город. Мы ездили на Ме-
део, в парки, каждый вечер ходили на речку Алматинку. В Институте 
педиатрии очень строго – не выпускают за пределы больницы.
Разумеется,  жизнь  семьи  перестроилась.  Муж  поменял  работу: 
сутки работает, двое дома, ведь я с сыном через каждые 3 недели 
уезжала в больницу, а еще нужно о старшей дочери позаботиться.
Папа и дед приучают Ансара к мужской работе – гвозди забивать, 
дрова  пилить.  Ему  это  нравится.  Он  еще  любознательный,  как 
маленький, постоянно все расспрашивает, даже если уже знает. 
Конечно, первая мысль была: «Почему именно мой ребенок?» Но 
отчаиваться нельзя! Человек ведь не один, вокруг люди, и многим из 
них  еще  тяжелее.  В  больницах  познакомилась  с  мамами  из  других 
городов,  подружились,  поддерживаем  друг  друга.  Мама  одной 
девочки как-то сказала: «Я не знаю, сколько проживет мой ребенок, 
но  пусть  она  проживет  настоящую  жизнь».  И  она  все  для  этого 
сделала. Сейчас девочки уже нет. Она умерла в 2011 г. Сколько мой 
сын еще проживет, никто не знает, но наша семья постарается, чтобы 
это было подольше.

Книга «историй успеха»
209
Не СОзДАвАйТе ТепЛичНЫх УСЛОвий
Фото Актилека
 Куатулы
Наталья Георгиевна Таланова живет в Темиртау. Диагноз 
ДЦП не помешал ей получить высшее образование. Сейчас она 
работает психологом-консультантом Общественного фонда 
«Дари добро». И благодарна своим родителям 
Георгию Яковлевичу и Раисе Николаевне Талановым за то, что 
помогли ей состояться как личности и профессионалу.
Я родилась с первичной асфиксией 3-й степени, дыхания не было 
10 минут. В течение всего первого года жизни родителям предрекали, 
что  у  ребенка  будет  глубокая  умственная  отсталость,  предлагали 
написать  отказ.  Только  одна  врач  акушер-гинеколог  подбадривала 
маму: «Подожди паниковать, ребенок еще себя проявит».
Родителям  до  сих  пор  больно  об  этом  говорить.  Первое  время 
маму задевало даже то, что про меня в газетах пишут и указывают 
диагноз – ДЦП. Поэтому я буду говорить за них.

«Как много могут родители...»
210
В  течение  первого  года  каждый  месяц  мы  сдавали  анализы.  В 
результате сняли прогноз «умственная отсталость», но предупредили, 
что буду часто болеть, и будут проблемы с движением. Диагноза не 
было, никто ничего толком не объяснял: «А что вы хотите? Тяжелые 
роды…».
Я,  действительно,  часто  болела  разными  соматическими 
болезнями.  Иммунитет  был  слабым,  это  почти  как  СПИД,  только 
без  вируса.  До  семи  лет  две  недели  дома,  месяц  в  больнице.  Для 
развития  ног  родители  мне  предоставили  панцирную  сетку,  на 
которой  я прыгала, и велосипед, на котором  ездила по квартире и 
крушила все вокруг.
Говорить  я  начала  в  1,5  года  и  сразу  предложениями,  первые 
шаги сделал в  3, а прыгать и бегать начала годам к 7-и. К первому 
классу умела писать и считать. Научилась у брата, он старше меня на 4 
года, и я всегда тянулась за ним. Но у меня были слабые руки, плохая 
моторика.  В первом классе для меня прописи были самым ужасным, 
что вообще существует на свете. 
Первые  три  года  в  школе  числилась,  а  программу  проходила 
дома, в классе появлялась только на контрольных работах. Со мной 
занимались родители. Папа объяснял, а у мамы не хватало терпения. 
Она отмечала упражнения в учебнике, которые я должна была к ее 
приходу выполнить. Воспитывали нас с братом строго. Скидки мне, 
конечно,  были,  но  внешне  родители  старались  не  акцентировать 
внимания  на  болезни.  Уборка  в  доме,  выполнение  домашних 
заданий,  готовка  еды  –  это  все  было  неотъемлемыми  дневными 
обязанностями. Конечно, с брата спрос был больше, так как он все-
таки  старший.  Иногда  его  это  даже  обижало.  Ситуация,  впрочем, 
вполне стандартная для любой семьи, где есть старший и младший 
ребенок. 
Во  втором  классе  мама  отдала  меня  в  музыкальную  школу, 
вопреки  врачам.  Ну,  во-первых,  мой  брат  учился  в  музыкальной 
школе  (он  стал  профессиональным  музыкантом).  У  меня  тоже  с 
детства  хороший  слух  и  чувство  ритма.  Во-вторых,  родители  не 
могли тогда предположить, кем я буду по профессии, когда вырасту. 
Единственной наиболее приемлемой, по их мнению, была профессия 
музыкального руководителя в детском саду. Вот из этих соображений 
родители и решили дать мне музыкальное образование. Играть было 
сложно, тремор увеличивался. Я отучилась 6,5 лет. Потом был долгий 
перерыв, не могла играть.