Жансүгіров атындағы жму хабаршысы №4 / 2015

     
 
 
102 
 
І.Жансүгіров атындағы  ЖМУ  ХАБАРШЫСЫ   № 4  / 2015     
 
фундаментализмов» (Т.Али); отмечают тенденцию к возврату гетерогенной мировой 
системы,  аналогичной  той,  которая  существовала  в  доиндустриальную  эпоху,  до 
переустройства  мира  по  национально-государственному  принципу,  когда 
субъектами  политики  были  не  только  государства,  но  и  церковные  общины, 
религиозные ордены и торговые союзы (Ф.Бродель) [3]. Активные интеграционные и 
коммуникативные  процессы  дают  в  ряде  случаев  основания  утверждать,  что 
дальнейшее  развитие  человечества  пойдет  по  пути  сокращения  национального  и 
повышения  социально-культурного  (сословного,  профессионального)  разнообразия 
(В.Хилл). 
Совершенно  очевидно,  что  обратной  стороной  отмеченных  процессов  и 
тенденций становится снижение значимости национальных оснований идентичности 
личности,  ослабление  чувства  принадлежности  индивида  к  определенному 
государству, обществу и культуре; все чаще можно слышать о транснациональности 
и  двойном  гражданстве.  Вновь  как  ценность  провозглашается  космополитическая 
идея «человека мира». 
Вместе 
с 
тем, 
формирование 
некой 
«сверхнациональной» 
или 
«транснациональной» идентичности носит болезненный и противоречивый характер, 
о  чем  свидетельствует  целый  ряд  этнонациональных  конфликтов,  которыми 
ознаменовалась вторая половина XX века. 
Этот объективный конфликт идентичностей в различных формах, в том числе 
скрытых,  присутствует  во  всем  мире.  Вопреки  вестернизации  и  популяризации 
мультикультурализма в национальных культурах разных стран возникли и окрепли 
охранительные  тенденции.  Во  Франции  под  влиянием  консолидированного 
этнического  протеста  государство  принимает  программы  по  защите  чистоты 
национального  языка.  В  благополучных  Австрии  и  Австралии  отмечается  рост 
ксенофобии.  Европа  стремится  (в  явном  противоречии  с  транслируемой  в  страны 
Восточной  Европы  идеологией  «открытого  общества»)  закрыть  свои  границы  для 
азиатских  и  восточноевропейских  мигрантов.  В  ряде  европейских  стран  отказ  от 
национальной  валюты  (национальной  символики)  в  пользу  евро  (транскультурного 
символа) и от национальных Конституций в пользу общей европейской Конституции 
вызвал активный протест населения. 
Тем  не  менее,  приходится  признать,  что  к  началу  третьего  тысячелетия  н.э. 
человек  оказался  «на  границах»  множества  социальных  и  культурных  миров, 
контуры  которых  все  больше  «размываются»  в  связи  с  глобализацией  культурного 
пространства,  высокой  коммуникативностью,  плюрализацией  культурных  языков  и 
кодов.  Осознавая  и  переживая  свою  принадлежность  к  пересекающимся 
макрогрупповым  множествам,  человек  стал  носителем  сложной,  множественной 
идентичности.  Этим  обстоятельством  обусловлен  тот  факт,  что  у  современного 
человека остается все меньше оснований воспринимать и идентифицировать те или 
иные социальные общности как «чужие» и тем более враждебные, но вместе с тем, 
все  чаще  и  тревожнее  обсуждается  проблема  кризиса,  «дрейфа»  или  «утраты» 
идентичности, ставшая важной темой теоретических и эмпирических исследований. 
Оправданное стремление и реальная необходимость подобных исследований, 
призванных  отразить  не  только  актуальное  состояние  данных  процессов,  но  и 
выявить  основные  тенденции  их  развития  с  целью,  в  том  числе,  продуктивного 
социального  прогнозирования,  встречают  на  своем  пути  препятствия,  связанные  с 
неоднозначностью  концептуальных  оснований  интерпретации  идентификационных 
процессов, особенно в этнонациональном аспекте. 
Необходимо  отметить,  что  понятие  «идентичность»,  широко  вошедшее  в 
последние  годы  в  научный  и  публицистический  оборот,  зачастую  воспринимается 
как  самоочевидное  и  интуитивно  ясное.  Этимологически  восходящие  к 

     
 
 
103 
 
І.Жансүгіров атындағы  ЖМУ  ХАБАРШЫСЫ   № 4  / 2015     
 
позднелатинским  identifico  (отождествляю),  identicus  (тождественный,  одинаковый, 
тождество,  совпадение  двух  предметов  или  понятий),  термины  «идентификация», 
«идентичность»  в  современной  научной  и  обыденной  лексике  [4]  значительно 
потеснили  традиционные  понятия  «самосознание»  и  «самоопределение»,  при  этом 
нередко  выступая  как  их  смысловые  эквиваленты.  Сложилась  особая  теретико-
познавательная  ситуация,  суть  которой  составляет  «эффект  добавленной 
валидности»:  завышенные  ожидания,  связанные  с  использованием  иноязычного 
термина,  и  придание  ему  особой  значимости,  что,  зачастую,  влечет  за  собой 
некорректное употребление понятия. 
Однако мы склонны связывать подобную «терминологическую экспансию» с 
большим  (по  отношению  к  «самосознанию»)  эвристическим  ресурсом  термина 
«идентичность»,  включающего  также  нерефлексивные,  ускользающие  от  контроля 
самосознания явления и процессы. Сегодня с помощью терминов «идентификация» 
и  «идентичность»  обозначают  как  феномены  групповой  и  этнической  референции, 
совпадения  ценностей,  интроспективно  понятой  самотождественности,  так  и 
внерациональные  механизмы  самоопределения  и  постижения  «другого»,  не 
обращаясь при этом к ставшим прерогативой психоанализа понятиям «подсознание» 
и «бессознательное». 
Однако исследование идентичности чрезвычайно осложнено тем, что данный 
феномен  ускользает  от  традиционных  способов  научного  анализа.  Идентичность, 
как  отмечает  С.Хантингтон  со  ссылкой  на  одного  из  современных  аналитиков, 
«столь  же  обязательна,  сколь  и  не  отчетлива»,  поскольку  представляет  собой 
«неявное  множество,  не  поддающееся  строгому  определению  и  неподвластное 
стандартным методам измерения». Близка к этому оценка, принадлежащая наиболее 
авторитетному  исследователю  идентичности  Эрику  Эриксону,  использовавшему 
применительно  к  интересующему  нас  явлению  взаимно  исключающие 
характеристики  –  «всепроникающая»  и  «туманная»  [5].  Несмотря  на  значительную 
разработанность феномена идентичности в рамках философии, общей и социальной 
психологии, социологии, антропологии и других научных дисциплин, понимание его 
сущности по-прежнему лишено однозначности. Вероятно, в качестве причин можно 
назвать два главных обстоятельства. 
Прежде всего, сказывается междисциплинарная разобщенность специалистов. 
Признавая  междисциплинарный  характер  проблемы  идентичности,  мы  отдаем  себе 
полный  отчет  в  том,  что  всякое  обобщающее,  междисциплинарное  исследование 
сопряжено  со  значительным  количеством  сложностей.  Без  сомнения,  невозможно 
учесть  весь  тот  арсенал  данных,  который  накоплен  каждой  из  наук  в  отдельности. 
Сами  проблемы,  которые  отдельные  науки  ставят,  взаимосвязаны,  но  не 
тождественны.  Различия  в  понятийном  аппарате,  методах  исследования  и  самом 
стиле  мышления  крайне  затрудняют  сопоставление  и  корреляцию  результатов. 
Кроме  того,  всякое  более  или  менее  широкое  обобщение  сопряжено  с  потерей 
некоторых существенных для специалиста конкретной науки нюансов. Но, вместе с 
тем, именно междисциплинарный подход позволяет выделить наиболее характерные 
черты, функции, механизмы формирования и способы репрезентации исследуемого 
явления. 
С  другой  стороны,  очевидно,  что  за  термином  «этнокультурная 
идентичность»  стоит  не  столько  логически  строгое  понятие,  сколько  феномен, 
имеющий  сложное  социально-психологическое  содержание  и  глубокие  культурно-
исторические  корни.  Каждый  этап  социокультурной  динамики  сопровождался 
формированием специфических форм идентичности, и, как справедливо заметили в 
свое время П.Бергер и Т.Лукман, те или иные исторические социальные структуры 
порождали  соответствующие  типы  идентичности  [6].  Но,  как  бы  ни  менялись