Филипповны, много раз экранизированная и поставленная на сцене, и сейчас завораживает читателя…



жүктеу 2,65 Mb.
Pdf просмотр
бет20/61
Дата06.01.2022
өлшемі2,65 Mb.
#36843
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   61
“Идиот” Достоевский

времени больше не будет.

  Вероятно,  –  прибавил  он,  улыбаясь,  –  это  та

же самая секунда, в которую не успел пролиться опрокинувшийся кувшин с

водой  эпилептика  Магомета,  успевшего,  однако,  в  ту  самую  секунду

обозреть  все  жилища  Аллаховы».  Да,  в  Москве  они  часто  сходились  с

Рогожиным  и  говорили  не  об  одном  этом.  «Рогожин  давеча  сказал,  что  я

был тогда ему братом; он это в первый раз сегодня сказал», – подумал князь

про себя.

Он подумал об этом, сидя на скамье, под деревом, в Летнем саду. Было

около  семи  часов.  Сад  был  пуст;  что-то  мрачное  заволокло  на  мгновение

заходящее  солнце.  Было  душно;  похоже  было  на  отдаленное  предвещание

грозы. В теперешнем его созерцательном состоянии была для него какая-то

приманка.  Он  прилеплялся  воспоминаниями  и  умом  к  каждому  внешнему

предмету, и ему это нравилось: ему всё хотелось что-то забыть, настоящее,

насущное,  но  при  первом  взгляде  кругом  себя  он  тотчас  же  опять  узнавал

свою  мрачную  мысль,  мысль,  от  которой  ему  так  хотелось  отвязаться.  Он

было  вспомнил,  что  давеча  говорил  с  половым  в  трактире  за  обедом  об

одном  недавнем  чрезвычайно  странном  убийстве,  наделавшем  шуму  и

разговоров.  Но  только  что  он  вспомнил  об  этом,  с  ним  вдруг  опять

случилось что-то особенное.

Чрезвычайное, неотразимое желание, почти соблазн, вдруг оцепенили

всю его волю. Он встал со скамьи и пошел из сада прямо на Петербургскую

сторону.  Давеча,  на  набережной  Невы,  он  попросил  какого-то  прохожего,

чтобы  показал  ему  через  Неву  Петербургскую  сторону.  Ему  показали,  но

тогда он не пошел туда. Да и во всяком случае нечего было сегодня ходить;

он знал это. Адрес он давно имел; он легко мог отыскать дом родственницы




Лебедева; но он знал почти наверно, что не застанет ее дома. «Непременно

уехала  в  Павловск,  иначе  бы  Коля  оставил  что-нибудь  в  „Весах“,  по

условию».  Итак,  если  он  шел  теперь,  то,  уж  конечно,  не  за  тем,  чтоб  ее

видеть.  Другое,  мрачное,  мучительное  любопытство  соблазняло  его.  Одна

новая, внезапная идея пришла ему в голову…

Но для него уж слишком было довольно того, что он пошел и знал куда

идет:  минуту  спустя  он  опять  уже  шел,  почти  не  замечая  своей  дороги.

Обдумывать  дальше  «внезапную  свою  идею»  ему  тотчас  же  стало  ужасно

противно  и  почти  невозможно.  Он  с  мучительно  напрягаемым  вниманием

всматривался во всё, что попадалось ему на глаза, смотрел на небо, на Неву.

Он заговорил было со встретившимся маленьким ребенком. Может быть, и

эпилептическое  состояние  его  всё  более  и  более  усиливалось.  Гроза,

кажется,  действительно  надвигалась,  хотя  и  медленно.  Начинался  уже

отдаленный гром. Становилось очень душно…

Почему-то  ему  всё  припоминался  теперь,  как  припоминается  иногда

неотвязный  и  до  глупости  надоевший  музыкальный  мотив,  племянник

Лебедева, которого он давеча видел. Странно то, что он всё припоминался

ему  в  виде  того  убийцы,  о  котором  давеча  упомянул  сам  Лебедев,

рекомендуя  ему  племянника.  Да,  об  этом  убийце  он  читал  еще  очень

недавно.  Много  читал  и  слышал  о  таких  вещах  с  тех  пор,  как  въехал  в

Россию;  он  упорно  следил  за  всем  этим.  А  давеча  так  даже  слишком

заинтересовался  в  разговоре  с  половым,  именно  об  этом  же  убийстве

Жемариных.  Половой  с  ним  согласился,  он  вспомнил  это.  Припомнил  и

полового; это был неглупый парень, солидный и осторожный, а «впрочем,

ведь бог его знает какой. Трудно в новой земле новых людей разгадывать».

В  русскую  душу,  впрочем,  он  начинал  страстно  верить.  О,  много,  много

вынес  он  совсем  для  него  нового  в  эти  шесть  месяцев,  и  негаданного,  и

неслыханного,  и  неожиданного!  Но  чужая  душа  потемки,  и  русская  душа

потемки; для многих потемки. Вот он долго сходился с Рогожиным, близко

сходились,  «братски»  сходились,  –  а  знает  ли  он  Рогожина?  А  впрочем,

какой  иногда  тут,  во  всем  этом,  хаос,  какой  сумбур,  какое  безобразие!  И

какой  же,  однако,  гадкий  и  вседовольный  прыщик  этот  давешний

племянник  Лебедева!  А  впрочем,  что  же  я?  (продолжалось  мечтаться

князю)  Разве  он  убил  эти  существа,  этих  шесть  человек?  Я  как  будто

смешиваю…  как  это  странно!  У  меня  голова  что-то  кружится…  А  какое

симпатичное,  какое  милое  лицо  у  старшей  дочери  Лебедева,  вот  у  той,

которая стояла с ребенком, какое невинное, какое почти детское выражение

и какой почти детский смех! Странно, что он почти забыл это лицо и теперь

только  о  нем  вспомнил.  Лебедев,  топающий  на  них  ногами,  вероятно,  их



всех  обожает.  Но  что  всего  вернее,  как  дважды  два,  это  то,  что  Лебедев

обожает и своего племянника!

А  впрочем,  что  же  он  взялся  их  так  окончательно  судить,  он,  сегодня

явившийся, что же это он произносит такие приговоры? Да вот Лебедев же

задал ему сегодня задачу: ну ожидал ли он такого Лебедева? Разве он знал

такого  Лебедева  прежде?  Лебедев  и  Дюбарри,  –  господи!  Впрочем,  если

Рогожин убьет, то по крайней мере не так беспорядочно убьет. Хаоса этого

не будет. По рисунку заказанный инструмент и шесть человек, положенных

совершенно  в  бреду!  Разве  у  Рогожина  по  рисунку  заказанный

инструмент…  у  него…  но…  разве  решено,  что  Рогожин  убьет?!  –

вздрогнул вдруг князь. «Не преступление ли, не низость ли с моей стороны

так цинически-откровенно сделать такое предположение!» – вскричал он, и

краска  стыда  залила  разом  лицо  его.  Он  был  изумлен,  он  стоял  как

вкопанный на дороге. Он разом вспомнил и давешний Павловский воксал,

и  давешний  Николаевский  воксал,  и  вопрос  Рогожину  прямо  в  лицо  о

глазах,

  и  крест  Рогожина,  который  теперь  на  нем,  и  благословение  его

матери, к которой он же его сам привел, и последнее судорожное объятие,

последнее отречение Рогожина, давеча, на лестнице, – и после этого всего

поймать себя на беспрерывном искании чего-то кругом себя, и эта лавка, и

этот  предмет…  что  за  низость!  И  после  всего  этого  он  идет  теперь  «с

особенною  целью»,  с  особою  «внезапною  идеей»!  Отчаяние  и  страдание

захватили всю его душу. Князь немедленно хотел поворотить назад к себе,

в  гостиницу;  даже  повернулся  и  пошел;  но  чрез  минуту  остановился,

обдумал и воротился опять по прежней дороге.

Да, он уже и был на Петербургской, он был близко от дома; ведь не с

прежнею же целью теперь он идет туда, ведь не с «особенною же идеей»! И

как оно могло быть! Да, болезнь его возвращается, это несомненно; может

быть, припадок с ним будет непременно сегодня. Чрез припадок и весь этот

мрак,  чрез  припадок  и  «идея»!  Теперь  мрак  рассеян,  демон  прогнан,

сомнений не существует, в его сердце радость! И – он так давно не видал



ее,

ему надо ее увидеть, и… да, он желал бы теперь встретить Рогожина, он бы

взял  его  за  руку,  и  они  бы  пошли  вместе…  Сердце  его  чисто;  разве  он

соперник  Рогожину?  Завтра  он  сам  пойдет  и  скажет  Рогожину,  что  он  ее

видел; ведь летел же он сюда, как сказал давеча Рогожин, чтобы только ее

увидать!  Может  быть,  он  и  застанет  ее,  ведь  не  наверно  же  она  в

Павловске!

Да, надо, чтобы теперь всё это было ясно поставлено, чтобы все ясно

читали друг в друге, чтобы не было этих мрачных и страстных отречений,

как  давеча  отрекался  Рогожин,  и  пусть  всё  это  совершится  свободно  и…




светло.  Разве  неспособен  к  свету  Рогожин?  Он  говорит,  что  любит  ее  не

так,  что  в  нем  нет  состраданья,  нет  «никакой  такой  жалости».  Правда,  он

прибавил потом, что «твоя жалость, может быть, еще пуще моей любви», –

но  он  на  себя  клевещет.  Гм,  Рогожин  за  книгой,  –  разве  уж  это  не

«жалость», не начало «жалости»? Разве уж одно присутствие этой книги не

доказывает,  что  он  вполне  сознает  свои  отношения  к 



ней?

  А  рассказ  его

давеча?  Нет,  это  поглубже  одной  только  страстности.  И  разве  одну  только

страстность внушает ее лицо? Да и может ли даже это лицо внушать теперь

страсть?  Оно  внушает  страдание,  оно  захватывает  всю  душу,  оно…  и

жгучее, мучительное воспоминание прошло вдруг по сердцу князя.

Да,  мучительное.  Он  вспомнил,  как  еще  недавно  он  мучился,  когда  в

первый  раз  он  стал  замечать  в  ней  признаки  безумия.  Тогда  он  испытал

почти отчаяние. И как он мог оставить ее, когда она бежала тогда от него к

Рогожину?  Ему  самому  следовало  бы  бежать  за  ней,  а  не  ждать  известий.

Но…  неужели  Рогожин  до  сих  пор  не  заметил  в  ней  безумия?  Гм…

Рогожин  видит  во  всем  другие  причины,  страстные  причины!  И  какая

безумная  ревность!  Что  он  хотел  сказать  давешним  предположением

своим? (Князь вдруг покраснел, и что-то как будто дрогнуло в его сердце.)

К чему, впрочем, и вспоминать про это? Тут безумство с обеих сторон.

А  ему,  князю,  любить  страстно  эту  женщину  –  почти  немыслимо,  почти

было  бы  жестокостью,  бесчеловечностью.  Да,  да!  Нет,  Рогожин  на  себя

клевещет; у него огромное сердце, которое может и страдать и сострадать.

Когда  он  узнает  всю  истину,  и  когда  убедится,  какое  жалкое  существо  эта

поврежденная, полоумная, – разве не простит он ей тогда всё прежнее, все

мучения  свои?  Разве  не  станет  ее  слугой,  братом,  другом,  провидением?

Сострадание  осмыслит  и  научит  самого  Рогожина.  Сострадание  есть

главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества.

О,  как  он  непростительно  и  бесчестно  виноват  пред  Рогожиным!  Нет,  не

«русская  душа  потемки»,  а  у  него  самого  на  душе  потемки,  если  он  мог

вообразить  такой  ужас.  За  несколько  горячих  и  сердечных  слов  в  Москве

Рогожин уже называет его своим братом, а он… Но это болезнь и бред! Это

всё разрешится!.. Как мрачно сказал давеча Рогожин, что у него «пропадает

вера»!  Этот  человек  должен  сильно  страдать.  Он  говорит,  что  «любит

смотреть  на  эту  картину»;  не  любит,  а,  значит,  ощущает  потребность.

Рогожин не одна только страстная душа; это все-таки боец: он хочет силой

воротить  свою  потерянную  веру.  Ему  она  до  мучения  теперь  нужна…  Да!

во  что-нибудь  верить!  в  кого-нибудь  верить!  А  какая,  однако  же,  странная

эта картина Гольбейна… А, вот эта улица! Вот, должно быть, и дом, так и

есть,  №  16,  «дом  коллежской  секретарши  Филисовой.  Здесь!»  Князь



позвонил и спросил Настасью Филипповну.

Сама хозяйка дома ответила ему, что Настасья Филипповна еще с утра

уехала  в  Павловск  к  Дарье  Алексеевне  «и  даже  может  произойти-с,  что

останутся там и несколько дней». Филисова была маленькая, востроглазая

и  востролицая  женщина,  лет  сорока,  и  глядела  лукаво  и  пристально.  На

вопрос ее об имени, – вопрос, которому она как бы с намерением придала

оттенок таинственности, – князь сначала было не хотел ответить; но тотчас

же  воротился  и  настойчиво  попросил  передать  его  имя  Настасье

Филипповне.  Филисова  приняла  эту  настойчивость  с  усиленным

вниманием и с необыкновенно секретным видом, которым, видимо, желала

заявить,  что:  «не  беспокойтесь,  я  поняла-с».  Имя  князя,  очевидно,

произвело  на  нее  сильнейшее  впечатление.  Князь  рассеянно  поглядел  на

нее, повернулся и пошел назад в свою гостиницу. Но он вышел не с тем уже

видом,  с  каким  звонил  к  Филисовой.  С  ним  произошла  опять,  и  как  бы  в

одно мгновение, необыкновенная перемена: он опять шел бледный, слабый,

страдающий,  взволнованный;  колена  его  дрожали,  и  смутная,  потерянная

улыбка  бродила  на  посинелых  губах  его:  «внезапная  идея»  его  вдруг

подтвердилась и оправдалась, и – он опять верил своему демону!

Но  подтвердилась  ли?  Но  оправдалась  ли?  Почему  с  ним  опять  эта

дрожь,  этот  пот  холодный,  этот  мрак  и  холод  душевный?  Потому  ли,  что

опять он увидел сейчас эти 

глаза

? Но ведь он и пошел же из Летнего сада

единственно с тем, чтоб их увидать! В этом ведь и состояла его «внезапная

идея».  Он  настойчиво  захотел  увидать  эти  «давешние  глаза»,  чтоб

окончательно убедиться, что он непременно встретит их 

там

, у этого дома.

Это было судорожное желание его, и отчего же он так раздавлен и поражен

теперь  тем,  что  их  в  самом  деле  сейчас  увидел?  Точно  не  ожидал!  Да,  это

были 


жүктеу 2,65 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   61




©g.engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет
рсетілетін қызмет
халықаралық қаржы
Астана халықаралық
қызмет регламенті
бекіту туралы
туралы ережені
орталығы туралы
субсидиялау мемлекеттік
кеңес туралы
ніндегі кеңес
орталығын басқару
қаржы орталығын
қаржы орталығы
құрамын бекіту
неркәсіптік кешен
міндетті құпия
болуына ерікті
тексерілу мемлекеттік
медициналық тексерілу
құпия медициналық
ерікті анонимді
Бастауыш тәлім
қатысуға жолдамалар
қызметшілері арасындағы
академиялық демалыс
алушыларға академиялық
білім алушыларға
ұйымдарында білім
туралы хабарландыру
конкурс туралы
мемлекеттік қызметшілері
мемлекеттік әкімшілік
органдардың мемлекеттік
мемлекеттік органдардың
барлық мемлекеттік
арналған барлық
орналасуға арналған
лауазымына орналасуға
әкімшілік лауазымына
инфекцияның болуына
жәрдемдесудің белсенді
шараларына қатысуға
саласындағы дайындаушы
ленген қосылған
шегінде бюджетке
салығы шегінде
есептелген қосылған
ұйымдарға есептелген
дайындаушы ұйымдарға
кешен саласындағы
сомасын субсидиялау