Филипповны, много раз экранизированная и поставленная на сцене, и сейчас завораживает читателя…

не  все:  все  три  отличались  образованием,  умом  и  талантами.  Известно

было,  что  они  замечательно  любили  друг  друга,  и  одна  другую

поддерживали.  Упоминалось  даже  о  каких-то  будто  бы  пожертвованиях

двух  старших  в  пользу  общего  домашнего  идола  –  младшей.  В  обществе

они  не  только  не  любили  выставляться,  но  даже  были  слишком  скромны.

Никто  не  мог  их  упрекнуть  в  высокомерии  и  заносчивости,  а  между  тем

знали,  что  они  горды  и  цену  себе  понимают.  Старшая  была  музыкантша,

средняя  была  замечательный  живописец;  но  об  этом  почти  никто  не  знал

многие годы, и обнаружилось это только в самое последнее время, да и то

нечаянно.  Одним  словом,  про  них  говорилось  чрезвычайно  много

похвального.  Но  были  и  недоброжелатели.  С  ужасом  говорилось  о  том,

сколько книг они прочитали. Замуж они не торопились; известным кругом

общества  хотя  и  дорожили,  но  все  же  не  очень.  Это  тем  более  было

замечательно,  что  все  знали  направление,  характер,  цели  и  желания  их

родителя.

Было  уже  около  одиннадцати  часов,  когда  князь  позвонил  в  квартиру

генерала.  Генерал  жил  во  втором  этаже  и  занимал  помещение  по

возможности скромное, хотя и пропорциональное своему значению. Князю

отворил  ливрейный  слуга,  и  ему  долго  нужно  было  объясняться  с  этим

человеком,  с  самого  начала  посмотревшим  на  него  и  на  его  узелок

подозрительно.  Наконец,  на  неоднократное  и  точное  заявление,  что  он

действительно князь Мышкин и что ему непременно надо видеть генерала

по делу необходимому, недоумевающий человек препроводил его рядом, в

маленькую переднюю, перед самою приемной, у кабинета, и сдал его с рук

на  руки  другому  человеку,  дежурившему  по  утрам  в  этой  передней  и

докладывавшему  генералу  о  посетителях.  Этот  другой  человек  был  во

фраке, имел за сорок лет и озабоченную физиономию и был специальный,

кабинетный  прислужник  и  докладчик  его  превосходительства,  вследствие

чего и знал себе цену.

–  Подождите  в  приемной,  а  узелок  здесь  оставьте,  –  проговорил  он,

неторопливо  и  важно  усаживаясь  в  свое  кресло  и  с  строгим  удивлением

посматривая на князя, расположившегося тут же рядом подле него на стуле,

с своим узелком в руках.

– Если позволите, – сказал князь, – я бы подождал лучше здесь с вами,

а там что ж мне одному?

– В передней вам не стать, потому вы посетитель, иначе гость. Вам к

самому генералу?

Лакей,  видимо,  не  мог  примириться  с  мыслью  впустить  такого

посетителя и еще раз решился спросить его.

– Да, у меня дело… – начал было князь.

–  Я  вас  не  спрашиваю,  какое  именно  дело,  –  мое  дело  только  об  вас

доложить. А без секретаря, я сказал, докладывать о вас не пойду.

Подозрительность  этого  человека,  казалось,  все  более  и  более

увеличивалась;  слишком  уж  князь  не  подходил  под  разряд  вседневных

посетителей,  и  хотя  генералу  довольно  часто,  чуть  не  ежедневно,  в

известный  час  приходилось  принимать,  особенно  по 

делам,

  иногда  даже

очень  разнообразных  гостей,  но,  несмотря  на  привычку  и  инструкцию

довольно широкую, камердинер был в большом сомнении; посредничество

секретаря для доклада было необходимо.

– Да вы точно… из-за границы? – как-то невольно спросил он наконец

– и сбился; он хотел, может быть, спросить: «Да вы точно князь Мышкин?»

– Да, сейчас только из вагона. Мне кажется, вы хотели спросить: точно

ли я князь Мышкин? да не спросили из вежливости.

– Гм… – промычал удивленный лакей.

– Уверяю вас, что я не солгал вам, и вы отвечать за меня не будете. А

что я в таком виде и с узелком, то тут удивляться нечего: в настоящее время

мои обстоятельства неказисты.

–  Гм.  Я  опасаюсь  не  того,  видите  ли.  Доложить  я  обязан,  и  к  вам

выйдет секретарь, окромя если вы… Вот то-то вот и есть, что окромя. Вы

не по бедности просить к генералу, осмелюсь, если можно узнать?

– О нет, в этом будьте совершенно удостоверены. У меня другое дело.

–  Вы  меня  извините,  а  я  на  вас  глядя  спросил.  Подождите  секретаря;

сам  теперь  занят  с  полковником,  а  затем  придет  и  секретарь…

компанейский.

– Стало быть, если долго ждать, то я бы вас попросил: нельзя ли здесь

где-нибудь покурить? У меня трубка и табак с собой.

–  По-ку-рить?  –  с  презрительным  недоумением  вскинул  на  него  глаза

камердинер,  как  бы  все  еще  не  веря  ушам,  –  покурить?  Нет,  здесь  вам

нельзя  покурить,  а  к  тому  же  вам  стыдно  и  в  мыслях  это  содержать.  Хе…

чудно-с!

– О, я ведь не в этой комнате просил; я ведь знаю; а я бы вышел куда-

нибудь,  где  бы  вы  указали,  потому  я  привык,  а  вот  уж  часа  три  не  курил.

Впрочем, как вам угодно и, знаете, есть пословица: в чужой монастырь…

–  Ну  как  я  об  вас  об  таком  доложу?  –  пробормотал  почти  невольно

камердинер.  –  Первое  то,  что  вам  здесь  и  находиться  не  следует,  а  в

приемной  сидеть,  потому  вы  сами  на  линии  посетителя,  иначе  гость,  и  с

меня спросится… Да вы что же, у нас жить, что ли, намерены? – прибавил

он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.

– Нет, не думаю. Даже если б и пригласили, так не останусь. Я просто

познакомиться только приехал и больше ничего.

– 

Как? 

Познакомиться? 

– 

с 

удивлением 

и 

с 

утроенною

подозрительностью  спросил  камердинер.  –  Как  же  вы  сказали  сперва,  что

по делу?

–  О,  почти  не  по  делу!  То  есть,  если  хотите,  и  есть  одно  дело,  так

только  совета  спросить,  но  я,  главное,  чтоб  отрекомендоваться,  потому  я

князь  Мышкин,  а  генеральша  Епанчина  тоже  последняя  из  княжон

Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.

–  Так  вы  еще  и  родственник?  –  встрепенулся  уже  почти  совсем

испуганный лакей.

–  И  это  почти  что  нет.  Впрочем,  если  натягивать,  конечно,

родственники,  но  до  того  отдаленные,  что,  по-настоящему,  и  считаться

даже  нельзя.  Я  раз  обращался  к  генеральше  из-за  границы  с  письмом,  но

она  мне  не  ответила.  Я  все-таки  почел  нужным  завязать  сношения  по

возвращении.  Вам  же  все  это  теперь  объясняю,  чтобы  вы  не  сомневались,

потому вижу, вы все еще беспокоитесь: доложите, что князь Мышкин, и уж

в самом докладе причина моего посещения видна будет. Примут – хорошо,

не примут – тоже, может быть, очень хорошо. Только не могут, кажется, не

принять: 

генеральша, 

уж 

конечно, 

захочет 

видеть 

старшего 

и

единственного представителя своего рода, а она породу свою очень ценит,

как я об ней в точности слышал.

Казалось  бы,  разговор  князя  был  самый  простой;  но  чем  он  был

проще,  тем  и  становился  в  настоящем  случае  нелепее,  и  опытный

камердинер  не  мог  не  почувствовать  что-то,  что  совершенно  прилично

человеку  с  человеком  и  совершенно  неприлично  гостю  с 

жүктеу 2,65 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: