Бегущий за ветром



жүктеу 1,45 Mb.
Pdf просмотр
бет37/49
Дата24.08.2020
өлшемі1,45 Mb.
#31261
түріКнига
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   49
Бегущий за ветром

Ужас усыпляет детей, вспомнились когда-то прочитанные строки.
Я отнес его в постель и уложил, потом лег сам. За окном пылал закат.
Когда  меня  разбудил  телефонный  звонок,  небо  было  совершенно
черное.  Я  протер  глаза  и  включил  торшер.  Половина  одиннадцатого
вечера. Я проспал почти три часа.
— Алло?
Усталый голос господина Фаяза:
— Звонок из Америки.
— Спасибо.
Свет в ванной горел: Сохраб совершал вечернее омовение.
Щелчок в трубке. Радостный голос Сораи:
— Салям!
— Привет.
— Как прошло совещание с адвокатом?
Я рассказал ей о предложении Омара Фейсала.
—  Не  забивай  себе  голову,  —  сказала  жена.  —  Мы  поступим  иначе.
Звонил Кэка Шариф. Он говорит, главное, привезти Сохраба в США. А уж
дядюшка  позаботится,  чтобы  мы  уже  не  расставались.  Он  тут
посоветовался  с  приятелями  и  почти  уверен,  что  Сохраб  получит
гуманитарную визу.
— Серьезно? Да здравствует Кэка Шариф!
—  А  мы  выступим  в  качестве  опекунов.  Только  надо  все  провернуть
очень  быстро.  Виза  действительна  в  течение  года,  времени  для  всех


формальностей по усыновлению достаточно.
— Неужели у нас все получится?
— Похоже на то.
— Вот ведь радость! Люблю тебя.
— И я тебя.
Я повесил трубку и поднялся с кровати.
—  Сохраб!  У  меня  замечательная  новость!  —  Я  постучал  в  дверь
ванной.  —  Только  что  из  Калифорнии  звонила  Сорая.  Нет  нужды
связываться  с  детским  домом,  Сохраб.  Мы  летим  в  Америку,  ты  и  я!
Слышишь меня? Мы отправляемся в Америку!
Я распахнул дверь.
Из груди моей исторгся крик. Я стоял на коленях и кричал. Кричал со
сжатыми зубами. Кричал так, что, казалось, разорвется горло.
Когда приехала «скорая», я тоже кричал. Так мне потом сказали.


25
Войти мне не позволили.
Его увозят куда-то за двойные двери. Я кидаюсь вслед за каталкой, но
ее  загораживают  двое  мужчин  в  хирургических  шапочках  и  женщина  в
зеленом  халате.  Край  белой  простыни  метет  кафельный  пол,  из-под
простыни  торчат  маленькие  окровавленные  ступни.  На  ногте  большого
пальца  левой  ноги  трещинка.  Здоровенный  парень  в  голубом  упирается
мне в грудь обеими руками и выталкивает за дверь. Обручальное кольцо у
него на пальце такое холодное! Пытаюсь отпихнуть его, ругаюсь.
— Вам сюда нельзя, — говорит он по-английски, вежливо и жестко. —
Ждите здесь.
Двойные  двери  со  вздохом  захлопываются.  Только  макушки  в
шапочках видны через застекленный верх.
Я  в  широком  коридоре  без  окон.  Вдоль  стен  на  металлических
складных  стульях  сидят  люди.  Их  много.  Некоторые  примостились  на
полу,  на  потертом  ковре.  Еле  сдерживаю  крик.  Такое  уже  творилось  со
мной  однажды  —  в  кромешной  тьме  цистерны  бензовоза  на  пути  в
Пакистан.  Забыть  обо  всем,  обратиться  в  облако,  улететь  далеко-далеко,
пролиться  дождем  над  холмами…  Только  ноги  у  меня  словно  залиты
бетоном,  глотку  саднит,  в  легких  нет  воздуха.  Вот  она,  реальная  жизнь,
другой не будет. Больничное помещение, запах нашатыря и пота, перегара
и  карри.  Под  потолком,  в  тусклом  свете  люминесцентных  ламп,  с
бумажным  шелестом  кружат  мотыльки.  Рваный  шепот,  вздохи,
всхлипывания, стоны, лязг дверей лифта. Что мне делать, что делать?
Осматриваюсь. Сердце молотом бьет по ребрам, удары гулко отдаются
в  ушах.  Слева  от  меня  маленькая  темная  кладовая.  Вот  что  мне  нужно.
Выхватываю  из  стопки  сложенное  покрывало.  У  туалета  медсестра
щебечет  о  чем-то  с  полицейским.  Беру  ее  за  локоть  и  спрашиваю,  где
запад.  Она  не  понимает  и  хмурится.  Глаза  мне  заливает  пот,  горло  горит
огнем.  Спрашиваю  еще  раз.  Умоляю.  Наконец  полицейский  соображает,
что мне нужно.
Бросаю  на  пол  свой  импровизированный  джай-намаз,  молитвенный
коврик,  преклоняю  колени,  касаюсь  лбом  пола.  Кланяюсь  и  кланяюсь,
обратясь  к  западу.  А  я  ведь  уже  лет  пятнадцать  не  молился,  вдруг  забыл
слова?  Нет,  кое-что  помню.  Ла  иллаалай  Йлла,  Мохаммед  расул  улла.  Нет


Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед — пророк Его. Баба ошибался, Бог есть.
И  всегда  был.  Я  вижу  его  в  глазах  людей  в  этом  коридоре  скорби  и
отчаяния.  Вот  он,  дом  Господень;  здесь,  а  не  меж  возносящихся  к  небу
минаретов в белоснежном маджиде обретают Бога те, кто потерял его. Да
простятся мне мои прегрешения, предательство и ложь! Да простится мне,
что  я  много  лет  пренебрегал  обязанностями  мусульманина  и  обратился  к
Аллаху  лишь  в  трудную  минуту,  да  будет  он  ко  мне  благорасположен  и
милостив! Я кланяюсь, и целую землю, и даю обет совершить закят и назр.
Я  буду  соблюдать  пост  во  время  Рамадана  и  даже  по  окончании  его.  Я
вспомню  каждое  слово  из  Корана,  священной  книги,  и  отправлюсь  в
паломничество  в  знойный  город  посреди  пустыни,  и  поклонюсь  святыне
Аль  Кааба.  Мысли  мои  отныне  пребудут  с  Господом.  Пусть  только
исполнит одно мое желание: да не падет на меня кровь Сохраба! Хватит и
того, что руки у меня обагрены кровью его отца.
Губы у меня соленые от слез. Люди в коридоре уставились на меня, а я
отбиваю поклоны и молюсь, молюсь.
Господи, не воздавай мне по грехам моим!
Черная,  беззвездная  ночь  опускается  на  Исламабад.  Я  сижу  на  полу  в
темном  закутке  у  отделения  скорой  помощи,  передо  мной  коричневый
столик, заваленный мятыми газетами и журналами: «Тайм» за апрель 1996
года,  пакистанская  газета  с  фотографией  мальчика,  попавшего  под  поезд
неделю  назад,  какое-то  глянцевое  издание  с  улыбающимися  звездами
Лолливуда  на  обложке.  На  стуле  у  противоположной  стены  клюет  носом
пожилая женщина в изумрудно-зеленом шальвар-камизе и вязаном платке,
накатывающаяся  дремота  то  и  дело  обрывает  ее  молитвы  на  полуслове.
Кого сегодня услышит Господь, ее или меня? Перед глазами у меня стоит
лицо  Сохраба,  подбородок  с  торчащей  косточкой,  уши-раковинки,  глаза,
формой напоминающие бамбуковые листья. Почему у сына и у отца одно
лицо?
Черная,  беспросветная  тоска  хватает  меня  за  горло.  Воздуха  мне,
воздуха!
Поднимаюсь  и  распахиваю  окно.  В  помещение  врывается  душный
запах  тления  и  гнили.  Стараюсь  дышать  всей  грудью,  но  комок  в  горле
остается.
Опять  опускаюсь  на  пол.  Листаю  «Тайм»  и  не  понимаю  ни  слова.
Смотрю  на  трещины  на  цементном  полу,  на  паутину  по  углам,  на
подоконник  с  дохлыми  мухами,  на  часы  на  стене.  Четверть  пятого  утра.
Часов  шесть  назад  меня  вытолкали  из  комнаты  за  двойной  дверью.  И  до


сих пор никаких известий.
Странное ощущение: я словно сливаюсь с полом. Ужасно клонит в сон.
Глаза  закрываются,  и  я  уношусь  прочь.  Вот  проснусь,  и  все,  что  я  видел,
окажется сном. И вода, звонко капающая из крана в полную крови ванну, и
левая рука мальчика, касающаяся пола, и окровавленное бритвенное лезвие
на  бачке  —  этим  же  лезвием  я  брился  накануне,  —  и  полуоткрытые
безжизненные глаза. Прочь, не хочу. Глаза — это слишком страшно.
Сплю. Не помню, что снится.
Кто-то  трясет  меня  за  плечо.  Открываю  глаза.  Передо  мной  на
корточках  сидит  мужчина.  На  нем  знакомая  хирургическая  шапочка,  рот
прикрыт  белой  бумажной  маской,  на  маске  —  сердце  у  меня  замирает  —
капельки  крови.  На  его  пейджере  фотография  маленькой  девочки  с
раскосыми  глазами.  Врач  снимает  маску  —  слава  богу.  Видеть  больше  не
могу  крови  Сохраба.  У  доктора  смуглая  кожа  —  прямо  швейцарский
шоколад,  который  мы  с  Хасаном  покупали  на  базаре  в  Шаринау,  —
редеющие волосы и карие глаза. Он представляется — доктор Наваз, — в
речи  его  угадывается  британский  акцент.  Мне  вдруг  хочется  бежать  от
него, и подальше, — ведь я не вынесу его слов.
Он говорит: порезы были глубокие и мальчик потерял много крови.
Губы мои шепчут молитву.
Ла иллаалай Йлла, Мухаммад расул улла.
Он говорит: ему пришлось сделать несколько переливаний.
А как я скажу обо всем Сорае?
Его дважды вытаскивали с того света.
Даю обет совершить закят и назр.
И молодой здоровый организм победил.
Буду поститься.
Мальчик жив. Все хорошо.
Доктор  Наваз  улыбается.  Смысл  его  слов  ускользает.  Он  еще  что-то
говорит,  но  я  уже  ничего  не  слышу.  Я  целую  ему  руки,  и  прижимаюсь
лицом к его ладоням, и поливаю слезами его короткие мясистые пальцы.
Он замолкает. Ждет.
У  полутемной,  набитой  жужжащими  приборами  палаты  интенсивной
терапии  форма  буквы  «Г».  Доктор  Наваз  ведет  меня  между  рядами  коек,
жүктеу 1,45 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   49




©g.engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет
рсетілетін қызмет
халықаралық қаржы
Астана халықаралық
қызмет регламенті
бекіту туралы
туралы ережені
орталығы туралы
субсидиялау мемлекеттік
кеңес туралы
ніндегі кеңес
орталығын басқару
қаржы орталығын
қаржы орталығы
құрамын бекіту
неркәсіптік кешен
міндетті құпия
болуына ерікті
тексерілу мемлекеттік
медициналық тексерілу
құпия медициналық
ерікті анонимді
Бастауыш тәлім
қатысуға жолдамалар
қызметшілері арасындағы
академиялық демалыс
алушыларға академиялық
білім алушыларға
ұйымдарында білім
туралы хабарландыру
конкурс туралы
мемлекеттік қызметшілері
мемлекеттік әкімшілік
органдардың мемлекеттік
мемлекеттік органдардың
барлық мемлекеттік
арналған барлық
орналасуға арналған
лауазымына орналасуға
әкімшілік лауазымына
инфекцияның болуына
жәрдемдесудің белсенді
шараларына қатысуға
саласындағы дайындаушы
ленген қосылған
шегінде бюджетке
салығы шегінде
есептелген қосылған
ұйымдарға есептелген
дайындаушы ұйымдарға
кешен саласындағы
сомасын субсидиялау