Бегущий за ветром

—  Вовсе  нет.  —  Тахери  поклонился  и  прижал  руки  к  груди,
демонстрируя  искренность.  —  Юноши  и  девушки  должны  сознавать
достоинства своих отцов. Ценишь ли ты своего отца, бачем? Воздаешь ли
ты ему по заслугам?
— Разумеется, генерал-сагиб.
И дался ему этот «юноша»!
— Прими мои поздравления, ты на верном пути. Из тебя может выйти
настоящий мужчина.
И ведь ни тени юмора или иронии. Этакий милостивый комплимент из
уст небожителя.
—  Падар-джан,  вы  забыли  про  свой  чай,  —  раздался  у  нас  за  спиной
молодой женский голос.
В  руках  у  стройной  красавицы  с  шелковистыми  иссиня-черными
волосами  был  термос  и  пластиковая  чашка.  Густые  брови  срослись  на
переносице,  словно  два  крыла  у  птицы,  нос  с  легкой  горбинкой  —  ну
вылитая  персидская  принцесса,  вроде  Тахмине,  жены  Рустема  и  матери
Сохраба из «Книги о царях». Из-под густых ресниц она взглянула на меня
своими карими глазами и опять потупила взор.
— Ты так добра, моя дорогая. — Генерал взял чашку у нее из рук.
Девушка  повернулась  (я  успел  заметить  коричневую  родинку  в  форме
полумесяца у нее на щеке) и направилась к серому фургончику за два ряда
от нас. На брезенте перед фургончиком были выложены старые пластинки
и книги.
—  Моя  дочь,  Сорая-джан,  —  сообщил  генерал  Тахери,  глубоко
вздохнул,  будто  желая  сменить  тему,  и  посмотрел  на  свои  золотые
карманные часы. — Мне пора. Дело не ждет.
Тахери  и  Баба  расцеловались  на  прощанье,  и  генерал  ухватил  мою
ладонь обеими руками сразу.
—  Удачи  на  писательском  поприще,  —  пожелал  он  мне.  Ни  единой
мысли не отражалось в его голубых глазах.
Весь  оставшийся  день  я  то  и  дело  посматривал  в  сторону  серого
фургончика.
Только  когда  пришло  время  отправляться  домой,  я  вспомнил,  где
слышал фамилию Тахери.
— Какие там слухи ходили насчет дочери генерала? — спросил я у отца
как можно непринужденнее.
— Ты же меня знаешь, — ответил Баба, осторожно выруливая к выезду
с толкучки. — Как только разговор переходит на сплетни, я удаляюсь.

— Но ведь что-то было?
— Интересуешься? С чего бы это? — Вид у Бабы был хитрый.
— Так, просто из любопытства, — ухмыльнулся я.
—  Да  неужто?  Что,  понравилась  девушка?  —  Баба  не  сводил  с  меня
глаз.
Я сделал равнодушное лицо.
— Прошу тебя, Баба.
Он улыбнулся, и мы покатили к шоссе 680.
После нескольких минут молчания отец произнес:
—  Знаю  только,  что  у  нее  был  мужчина  и  все  сложилось…
неблагополучно.
Слова  его  прозвучали  так  мрачно,  словно  девушка  была  смертельно
больна.
— Ага.
—  Я  слышал,  она  порядочная  девушка,  работящая  и  добрая.  Только
после того случая ни один жених не постучался в дверь к генералу. — Баба
вздохнул. — Наверное, это несправедливо, но в один день иногда столько
всего случится, что вся твоя жизнь меняется, Амир.
Ночью  я  не  мог  уснуть,  все  думал  о  Сорае  Тахери,  о  том,  какая  у  нее
родинка,  о  горбинке  на  носу,  о  блестящих  карих  глазах.  Сердце  у  меня
стучало. Сорая Тахери. Моя принцесса с толкучки.

12
Первая ночь месяца Джади, первая ночь зимы, самая длинная в году, в
Афганистане  именовалась  ильда.  В  эту  ночь  мы  с  Хасаном  всегда
засиживались  допоздна.  Али  чистил  нам  яблоки,  кидал  кожуру  в  печку  и,
чтобы скоротать время, рассказывал старинные сказки о султанах и ворах.
Именно от Али я услышал, какие поверья связаны с ильдой, о мотыльках,
летящих  на  огонь  навстречу  собственной  гибели,  и  о  волках,  в  поисках
солнца  забирающихся  на  вершины  гор.  Али  клялся,  что  если  в  эту  ночь
съесть арбуз, то будущим летом тебя не будет мучить жажда.
Сделавшись
постарше,
я
узнал,
что
поэтическая
традиция
подразумевает
под
ильдой
бессонную
беззвездную
ночь,
когда
истомленные  разлученные  любовники  тоскуют  и  ждут  не  дождутся
рассвета,  с  приходом  которого  они  обретут  друг  друга.  Вот  такие  ночи
настали  и  в  моей  жизни  после  первой  встречи  с  Сораей  Тахери.  Ее
прекрасное  лицо,  ее  карие  глаза  просто  преследовали  меня.  Воскресным
утром  по  пути  на  блошиный  рынок  время  так  тянулось…  Вот  она,
босоногая,  перебирает  пожелтевшие  энциклопедии  в  картонных  коробках,
и  браслеты  позвякивают  на  тонких  запястьях,  и  тень  пробегает  по  земле,
когда она откидывает назад свои шелковистые волосы, и нет меня рядом…
Сорая,  моя  принцесса  с  толкучки,  утреннее  солнышко  после  темной
ночи…
Я  придумывал  предлоги,  чтобы  пройтись  по  рядам,  —  Баба  только
игриво  усмехался,  —  махал  рукой  генералу  в  знак  приветствия,  и
облаченный  в  неизменный  серый  костюм  военачальник  величественно
поднимал длань в ответ. Порой он даже восставал из своего руководящего
кресла  и  мы  с  ним  обменивались  парой  слов  насчет  моих  успехов  на
литературном  поприще,  мельком  упоминали  войну,  расспрашивали  друг
друга,  как  идет  торговля…  Я  отводил  глаза  от  Сораи,  сидевшей  тут  же  с
книгой в руке, прощался с генералом и шел прочь, изо всех сил стараясь не
горбиться.
Порой  она  была  одна,  генерал  доблестно  отсутствовал  —  наверное,
беседовал  где-нибудь  с  земляками,  —  и  я  проходил  мимо,  делая  вид,  что
мы  не  знакомы,  вот  ведь  жалость!  Иногда  вместе  с  ней  была  осанистая
бледная дама с крашенными в рыжий цвет волосами. Я дал себе слово, что
заговорю с Сораей до конца лета. Но школы вновь распахнули свои двери,

красные и желтые листья сдул с деревьев ветер, зарядили зимние дожди, у
Бабы  заболели  суставы,  на  ветках  появились  почки,  а  мне  все  не  хватало
смелости даже заглянуть ей в глаза.
В  конце  мая  1985  года  я  успешно  сдал  все  экзамены  и  зачеты  в
колледже  (что  достойно  удивления,  ведь  на  занятиях  у  меня  не  шла  из
головы Сорая).
Настало  лето.  Как-то  в  воскресенье  мы  с  Бабой  сидели  за  прилавком,
усиленно обмахиваясь газетами. Несмотря на жару, народу было полно, и,
хотя едва перевалило за двенадцать, мы уже успели наторговать долларов
на сто шестьдесят.
Я встал и потянулся.
— Пойду схожу за кока-колой. Тебе принести?
— Да, пожалуйста. Только поосторожнее там.
— Ты о чем, Баба?
— Я тебе не какой-нибудь ахмак, так что не придуривайся.
— Не понимаю, о чем ты.
— Помни, — наставил на меня палец Баба, — этот человек — пуштун
до мозга костей. Для него главное — нанг и намус.
Честь  и  гордость.  Да,  они  в  крови  у  каждого  пуштуна.  Особенно  если
речь идет о добром имени жены. Или дочери.
— Я только хотел принести нам попить.
— В общем, не заставляй меня краснеть, вот и все, что я хотел сказать.
— О господи, Баба. Я не дам тебе повода.
Отец молча закурил и опять стал обмахиваться.
Я  прошел  мимо  киоска  с  закусками  и  напитками  и  свернул  в  ряд,  где
торговали  футболками.  За  каких-то  пять  долларов  тебе  на  майке  оттиснут
изображение  Иисуса,  Элвиса  или  Джима  Моррисона.  А  захочешь,  и  всех
троих сразу. Где-то неподалеку играли уличные музыканты, над толкучкой
разносился запах маринованных овощей и жарящегося на углях мяса.
У  лотка,  где  торговали  маринованными  фруктами,  как  всегда,  стоял
серый  микроавтобус  Тахери.  Она  была  одна.  Книга  в  руках.  Белое  летнее
платье ниже колен. Босоножки. Волосы зачесаны в пучок. Я честно хотел
пройти мимо. Не помню, как очутился у самого их прилавка. Только глаз с
Сораи я уже не сводил.
Она оторвала взгляд от книги.
— Салям, — произнес я. — Извините за беспокойство.
— Салям.
— Простите, генерал-сагиб здесь сегодня?
Уши у меня пылали. В глаза девушке я не смотрел.

— Он отошел вон в том направлении, — показала она вправо. Браслет
скользнул по руке — серебро на оливковом фоне.
— Передайте ему, пожалуйста, что я заходил засвидетельствовать свое
почтение.
— Хорошо.
—  Спасибо.  Ах  да,  меня  зовут  Амир.  Просто  чтобы  вы  знали,  кто
заходил… оказать знаки уважения.
— Спасибо.
Я откашлялся.
— Мне пора. Извините за беспокойство.
— Вы меня ничуть не побеспокоили.
— Это хорошо. — Я поклонился и попытался улыбнуться. — Мне пора.
(По-моему, я уже это говорил). Хода хафез.
— Хода хафез.
Я сделал шаг в сторону и опять повернулся к ней:
— Можно поинтересоваться, что за книгу вы читаете?
Само вырвалось. У меня и смелости бы не хватило.
Она заморгала.
У  меня  перехватило  дыхание.  Мне  вдруг  почудилось,  что  весь
афганский  рынок  затих  и,  полон  любопытства,  с  приоткрытыми  ртами
уставился сейчас на нас.

жүктеу 1,45 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: