Бегущий за ветром

Кто-то  проклинает  шурави.  Грузовик  раскачивается  туда-сюда.  Люди
стукаются головами о металл.
—  Думай  о  чем-нибудь  приятном,  —  шепчет  мне  на  ухо  Баба.  —
Вспомни какой-нибудь счастливый момент.
О приятном и счастливом. Даю простор фантазии. И вот что приносит
она.
Пагман.  Пятница,  разгар  дня.  Буйно  заросший  луг  и  шелковицы  в
цвету.  Мы  с  Хасаном  стоим  по  колено  в  траве.  Я  тяну  за  лесу,  шпуля
вертится в мозолистых руках Хасана, наши глаза прикованы к парящему в
небе змею. Мы молчим — и не потому, что нам нечего сказать. Просто мы
понимаем  друг  друга  без  слов.  Ведь  мы  молочные  братья,  мы  вместе  с
первых дней жизни. Ветерок шевелит траву, и Хасан раскручивает шпулю.
Потоки воздуха несут змея, он величаво снижается и взмывает вверх. Наши
слившиеся  тени  пляшут  на  колышущейся  траве.  Из-за  низкой  кирпичной
стены на другом конце луга доносится смех, журчание фонтана и музыка,
знакомая  до  боли.  По-моему,  кто-то  исполняет  «Я  Моула»  на  струнах
рубаба .
[24]
Нас зовут: пора пить чай с пирожными.
Не  помню  ни  месяца,  ни  года.  Но  воспоминание  живет  во  мне,  будто
заключенный  в  прочную  оболочку  кусочек  счастья,  будто  яркий  мазок  на
сером, безрадостном полотне, в которое превратилась наша жизнь.
Весь  оставшийся  путь  вспоминается  как  обрывки  и  ошметки  звуков  и
запахов,  прошлого  и  настоящего:  грохот  МиГов,  далекие  автоматные
очереди, крик осла, блеяние овец и звяканье колокольчиков, шорох гравия
под колесами машины, надрывный крик ребенка, вонь бензина, блевотины
и дерьма.
Следующее  воспоминание  —  слепящий  свет.  Раннее  утро,  мы
выбираемся  из  цистерны.  Хватаю  ртом  свежий  воздух  и  никак  не  могу
надышаться. Валюсь на насыпь и смотрю в светлеющее небо. Воздух. Свет.
Жизнь. Благодарю тебя, Господи.
— Мы в Пакистане, Амир, — говорит Баба, возвышаясь надо мной. —
Карим сказал, приедет автобус и отвезет нас в Пешавар.
Перекатываюсь  на  живот.  Перед  глазами  у  меня  ноги  Бабы,  и  наши
чемоданы,  и  бензовоз,  стоящий  у  обочины,  и  беженцы,  выбирающиеся  из
цистерны  на  свет  божий.  Под  серым  небом  дорога  устремляется  через
фиолетовые  поля  к  далеким  холмам  и  пропадает.  На  склоне  раскинулась
деревня.
И  вот  опять  передо  мной  маячат  чемоданы.  Мне  делается  жалко  Бабу.
Все,  чего  он  добивался,  за  что  боролся,  все  его  планы  и  мечты  свелись  к

этим двум чемоданам. И к сыну, приносящему одни разочарования.
Слышится  крик.  Даже  не  крик,  визг.  Люди  собираются  в  круг,
возбужденно переговариваются. Слышен голос: «Ядовитые испарения».
Подбегаем  к  толпе.  На  земле,  скрестив  ноги,  сидит  отец  Камаля,  и
раскачивается взад-вперед, и целует пепельно-серое лицо мертвого сына.
— Он задохнулся! Он не дышит! — причитает несчастный, прижимая к
себе труп. Неживая рука трясется в такт рыданиям. — Мой мальчик! Он не
дышит! Аллах, ниспошли ему глоток воздуха!
Баба  встает  рядом  на  колени  и  кладет  руку  ему  на  плечо.  Но  убитый
горем  отец  сбрасывает  ее,  припадает  к  телу  сына,  отталкивается  и  одним
стремительным движением вырывает пистолет у Карима из-за пояса.
Карим орет не своим голосом и отскакивает в сторону.
— Не стреляй! Не убивай меня!
Никто  не  успевает  даже  пошевелиться.  Отец  Камаля  засовывает  ствол
себе в рот и нажимает на спуск.
Никогда  мне  не  забыть  приглушенный  звук  выстрела  и  брызнувшую
красную струю.
Скрючиваюсь пополам и оседаю на землю.

11

жүктеу 1,45 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: