Филипповны, много раз экранизированная и поставленная на сцене, и сейчас завораживает читателя…

–  Что  тут  такое?  Что  с  ним  опять  приключилось?  –  спрашивали

кругом. Все подходили, иные еще закусывая; пакет с красною печатью всех

притягивал, точно магнит.

–  Это  я  сам  вчера  написал,  сейчас  после  того,  как  дал  вам  слово,  что

приеду к вам жить, князь. Я писал это вчера весь день, потом ночь и кончил

сегодня утром; ночью под утро я видел сон…

– Не лучше ли завтра? – робко перебил князь.

–  Завтра  «времени  больше  не  будет»!  –  истерически  усмехнулся

Ипполит. – Впрочем, не беспокойтесь, я прочту в сорок минут, ну – в час…

И видите, как все интересуются; все подошли; все на мою печать смотрят, и

ведь  не  запечатай  я  статью  в  пакет,  не  было  бы  никакого  эффекта!  Ха-ха!

Вот  что  она  значит,  таинственность!  Распечатывать  или  нет,  господа?  –

крикнул  он,  смеясь  своим  странным  смехом  и  сверкая  глазами.  –  Тайна!

Тайна!  А  помните,  князь,  кто  провозгласил,  что  «времени  больше  не

будет»? Это провозглашает огромный и могучий ангел в Апокалипсисе.

– Лучше не читать! – воскликнул вдруг Евгений Павлович, но с таким

нежданным  в  нем  видом  беспокойства,  что  многим  показалось  это

странным.

– Не читайте! – крикнул и князь, положив на пакет руку.

– Какое чтение? теперь закуска, – заметил кто-то.

– Статья? В журнал, что ли? – осведомился другой.

– Может, скучно? – прибавил третий.

–  Да  что  тут  такое?  –  осведомлялись  остальные.  Но  пугливый  жест

князя точно испугал и самого Ипполита.

–  Так…  не  читать?  –  прошептал  он  ему  как-то  опасливо,  с

кривившеюся  улыбкой  на  посиневших  губах,  –  не  читать?  –  пробормотал

он,  обводя  взглядом  всю  публику,  все  глаза  и  лица,  и  как  будто  цепляясь

опять 

за 

всех 

с 

прежнею, 

точно 

набрасывающеюся 

на 

всех

экспансивностью, – вы… боитесь? – повернулся он опять к князю.

– Чего? – спросил тот, всё более и более изменяясь.

– Есть у кого-нибудь двугривенный, двадцать копеек? – вскочил вдруг

Ипполит со стула, точно его сдернули, – какая-нибудь монетка?

–  Вот!  –  подал  тотчас  же  Лебедев;  у  него  мелькнула  мысль,  что

больной Ипполит помешался.

–  Вера  Лукьяновна!  –  торопливо  пригласил  Ипполит,  –  возьмите,

бросьте на стол: орел или решетка? Орел – так читать!

Вера испуганно посмотрела на монетку, на Ипполита, потом на отца и

как-то неловко, закинув кверху голову, как бы в том убеждении, что уж ей

самой не надо смотреть на монетку, бросила ее на стол. Выпал орел.

–  Читать!  –  прошептал  Ипполит,  как  будто  раздавленный  решением

судьбы; он не побледнел бы более, если б ему прочли смертный приговор. –

А  впрочем,  –  вздрогнул  он  вдруг,  помолчав  с  полминуты,  –  что  это?

Неужели  я  бросал  сейчас  жребий?  –  с  тою  же  напрашивающеюся

откровенностью  осмотрел  он  всех  кругом.  –  Но  ведь  это  удивительная

психологическая  черта!  –  вскричал  он  вдруг,  обращаясь  к  князю,  в

искреннем  изумлении.  –  Это…  это  непостижимая  черта,  князь!  –

подтвердил  он,  оживляясь  и  как  бы  приходя  в  себя,  –  это  вы  запишите,

князь, запомните, вы ведь, кажется, собираете материалы насчет смертной

казни… Мне говорили, ха-ха! О, боже, какая бестолковая нелепость! – Он

сел  на  диван,  облокотился  на  стол  обоими  локтями  и  схватил  себя  за

голову. – Ведь это даже стыдно!.. А черт ли мне в том, что стыдно, – поднял

он  почти  тотчас  же  голову.  –  Господа!  Господа,  я  распечатываю  пакет,  –

провозгласил  он  с  какою-то  внезапною  решимостию,  –  я…  я,  впрочем,  не

принуждаю слушать!..

Дрожащими  от  волнения  руками  он  распечатал  пакет,  вынул  из  него

несколько листочков почтовой бумаги, мелко исписанных, положил их пред

собой и стал расправлять их.

– Да что это? Да что тут такое? Что будут читать? – мрачно бормотали

некоторые;  другие  молчали.  Но  все  уселись  и  смотрели  с  любопытством.

Может  быть,  действительно  ждали  чего-то  необыкновенного.  Вера

уцепилась  за  стул  отца  и  от  испуга  чуть  не  плакала;  почти  в  таком  же

испуге был и Коля. Уже усевшийся Лебедев вдруг приподнялся, схватился

за свечки и приблизил их ближе к Ипполиту, чтобы светлее было читать.

– Господа, это… это вы увидите сейчас что такое, – прибавил для чего-

то  Ипполит  и  вдруг  начал  чтение:  «Необходимое  объяснение».  Эпиграф:

«Après  moi  le  déluge»

[24]

…  Фу,  черт  возьми!  –  вскрикнул  он,  точно

обжегшись,  –  неужели  я  мог  серьезно  поставить  такой  глупый  эпиграф?..

Послушайте, господа!.. уверяю вас, что всё это в конце концов, может быть,

ужаснейшие пустяки! Тут только некоторые мои мысли… Если вы думаете,

что тут… что-нибудь таинственное или… запрещенное… одним словом…

– Читали бы без предисловий, – перебил Ганя.

– Завилял! – прибавил кто-то.

– Разговору много, – ввернул молчавший всё время Рогожин.

Ипполит  вдруг  посмотрел  на  него,  и  когда  глаза  их  встретились,

Рогожин горько и желчно осклабился и медленно произнес странные слова:

– Не так этот предмет надо обделывать, парень, не так…

Что  хотел  сказать  Рогожин,  конечно,  никто  не  понял,  но  слова  его

произвели  довольно  странное  впечатление  на  всех:  всякого  тронула

краешком  какая-то  одна,  общая  мысль.  На  Ипполита  же  слова  эти

произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул было

руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не

оборвался  вдруг  его  голос.  Целую  минуту  он  не  мог  выговорить  слова  и,

тяжело  дыша,  все  смотрел  на  Рогожина.  Наконец,  задыхаясь  и  с

чрезвычайным усилием, выговорил:

– Так это вы… вы были, вы?

–  Что  был?  Что  я?  –  ответил  недоумевая  Рогожин,  но  Ипполит,

вспыхнув  и  почти  с  бешенством,  вдруг  его  охватившим,  резко  и  сильно

вскричал:

– 

жүктеу 2,65 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: