вырван кусок ткани.
Вот это да. Теперь у меня заячья губа.
На следующий день пришли Фарид с Сохрабом.
— Вспомнил, кто мы такие? Узнал? — изображал веселье Фарид.
Я кивнул.
— Слава Аллаху! — просиял он. — Бред миновал!
— Спасибо, Фарид, — промычал я сквозь зубы. Ну точно Аль Пачино,
доктор был прав. Да еще язык натыкается на пустые места, которых
раньше во рту не было. Часть зубов-то я проглотил. — Благодарю тебя за
все.
Он покраснел и отмахнулся:
— Бас, не стоит благодарности.
Я посмотрел на Сохраба. На нем был новый наряд: легкий коричневый
пирхан-тюмбан (он ему великоват) и черная тюбетейка. Глаза у Сохраба
опущены.
— Нас так и не представили друг другу, — протянул я мальчику
руку. — Меня зовут Амир.
Сохраб перевел взгляд на меня:
— Вы тот самый Амир-ага, про которого мне рассказывал папа?
— Да.
Мне вспомнились слова из письма Хасана: «Я много рассказывал
Фарзане-джан и Сохрабу о тебе, о днях нашей юности, играх и забавах.
Они очень смеялись нашим проделкам!»
— Ты спас мне жизнь, — сказал я племяннику.
Он молчал. Рука моя так и повисла в воздухе, пока я не уронил ее на
одеяло.
— Мне нравится твоя новая одежда.
— Это моего сына, — пояснил Фарид. — Он уже из нее вырос. А
Сохрабу в самый раз.
Оказалось, мальчик пока жил у него.
— В тесноте, да не в обиде. Не на улицу же его гнать. Да и моим он по
душе пришелся. А, Сохраб?
Мой племянник безучастно смотрел в пол.
— Все хочу спросить, — с заминкой произнес Фарид. — Что
произошло в том доме между тобой и талибом?
— Скажем так: мы оба получили по заслугам.
Фарид кивнул и не стал настаивать.
Оказывается, за время поездки я приобрел друга.
— Я тоже хочу спросить.
— Да?
Страшно спрашивать.
— Рахим-хан?
— Его нет.
Сердце у меня сжалось.
— Он…
— Нет. Он просто пропал. — Фарид вручил мне сложенный листок и
маленький ключ. — Мне передал хозяин его квартиры. Он сказал, Рахим-
хан уехал в тот же день, что и мы.
— А куда?
— Хозяин не в курсе. Рахим-хан оставил ему письмо с ключом и
распрощался. — Фарид взглянул на часы. — Мне пора. Биа, Сохраб.
— Пусть останется ненадолго, — попросил я. — Заберешь его
попозже. — Я посмотрел на Сохраба: — Не хочешь немного побыть со
мной?
Мальчик молча пожал плечами.
— Ну конечно, — согласился Фарид. — Зайду за ним перед вечерним
намазом.
В палате было еще трое пациентов, двое пожилых (один со сломанной
ногой, другой с астмой) и юноша лет пятнадцати, которому вырезали
аппендикс. Старик с загипсованной ногой смотрел на маленького
хазарейца не отрываясь. К моим соседям гурьбой приходили родственники,
пожилые женщины в ярких шальвар-камизах, дети, мужчины в тюбетейках
то и дело вваливались в комнату шумной толпой. С собой они приносили
пакору, нан, самсу, бириани .
[44]
В палате объявлялись и совершенно
посторонние люди — перед приходом Фарида и Сохраба возник откуда-то
высокий бородач в коричневом. Айша спросила его о чем-то на урду. Он не
удостоил ее ответом, только обшарил глазами комнату. По-моему, на меня
он смотрел дольше, чем на остальных. Когда медсестра опять заговорила с
ним, он просто повернулся и вышел.
— Ты не заболел? — спросил я у племянника.
Пожатие плечами.
— Ты не голоден? Меня тут угостили бириани — вот целая тарелка, —
но эта пища не для меня. Хочешь?
Он покачал головой.
Ну как мне его разговорить?
— Может, расскажешь что-нибудь?
Он опять покачал головой.
Я полулежал в кровати, Сохраб сидел рядом на трехногом табурете. Мы
молчали. Я задремал и очнулся, когда день уже клонился к вечеру. Сохраб
был на месте, сидел и рассматривал свои руки.
Когда Фарид забрал Сохраба, я развернул письмо Рахим-хана. Дальше
тянуть уже не годилось.
Вот что он писал.
Достарыңызбен бөлісу: |