Бегущий за ветром

под  глазами  темные  круги.  Ветер  треплет  каштановые  волосы.  Я  и  я
смотрим друг на друга и улыбаемся.
У  меня  вырывается  вопль  восторга.  Мир  сверкает  всеми  красками,  и
шумит, и радуется вместе со мной. Свободной рукой обнимаю Хасана. Мы
смеемся, и плачем, и прыгаем как ненормальные.
— Ты победил, Амир-ага! Ты победил!
— «Мы победили! Мы!» — вот что я должен сказать. Но я молчу. Стоит
мне моргнуть, как все вокруг исчезает. Я опять дома. Утро. Я просыпаюсь,
умываюсь,  завтракаю  в  одиночестве  (со  мной  только  Хасан),  одеваюсь  и
жду,  когда  выйдет  Баба.  Мой  успех  мне  только  привиделся,  все  идет  по-
старому.
И тут я вижу Бабу на крыше. Он стоит на самом краю, высоко подняв
руки,  потрясает  кулаками  в  воздухе,  кричит  и  восторженно  аплодирует.
Это  кульминация  всей  моей  двенадцатилетней  жизни  —  наконец-то  отец
может мною гордиться!
Только,  кажется,  отец  еще  и  хочет  мне  что-то  сказать  —  уж  очень
красноречивы его жесты. Я забыл о чем-то срочном?
Ну конечно!
— Хасан, мы…
—  Я  помню,  —  отвечает  он,  высвобождаясь  из  моих  объятий.  —
Иншалла,  радоваться  будем  позже.  Мне  еще  надо  принести  тебе  синего
змея. Уже бегу.
Он бросает на землю шпулю и срывается с места, только нижний край
зеленого чапана волочится за ним по снегу.
— Хасан! — кричу я. — Возвращайся со змеем!
Он  уже  сворачивает  за  угол,  но  на  бегу  оборачивается,  прикладывает
ладони рупором ко рту и кричит в ответ:
—  Для  тебя  хоть  тысячу  раз  подряд!  —  Неподражаемая  улыбка  —  и
Хасан исчезает.
Целых  двадцать  шесть  лет  пройдет,  прежде  чем  я  увижу  эту  улыбку
вновь.  Мой  друг  детства  усмехнется  мне  с  выцветшей  моментальной
фотографии.
Подтягиваю своего змея. Все меня поздравляют. Жму руки, благодарю.
Детишки  помоложе  смотрят  на  меня  с  восхищением,  в  их  глазах  я  герой.
Меня  хлопают  по  спине  и  треплют  волосы.  Сматываю  лесу  и  раздаю
улыбки, хотя думаю только о синем змее.
Наконец мой красный змей у меня в руках.
Бреду домой, чуть живой от усталости.
За  воротами  меня  поджидает  Али,  протягивает  руку  сквозь  кованые

прутья и говорит:
— Поздравляю.
Отвечаю на рукопожатие, вхожу во двор, вручаю ему змея и шпулю.
— Ташакор, Али-джан.
— Я все время молился за тебя.
— Молись, молись. Мы ведь еще не закончили.
Выбегаю  обратно  на  улицу,  даже  не  спросив  Али,  как  там  Баба.  С
отцом  увидимся  позже.  В  голове  у  меня  уже  все  распланировано:
торжественная встреча, герой появляется со змеем в окровавленных руках,
все уважительно кланяются ему, Рустем и Сохраб в молчании глядят друг
на  друга.  И  вот  старый  воин  подходит  к  юному  богатырю  и  заключает  в
объятия,  тем  самым  признавая  его  заслуги.  Освобождение  от  груза
прошлого. Возрождение.
А что потом? Ну, потом… все будет хорошо.
Улицы  Вазир-Акбар-Хана  пересекаются  под  прямым  углом,  у  каждой
свой  номер.  Если  посмотреть  с  птичьего  полета,  настоящая  сетка.  Район
новый,  и  то  и  дело  рядом  с  огороженным  трехметровой  стеной  жилым
комплексом  оказывается  стройплощадка  или  пустой  участок.  В  поисках
Хасана  бегаю  по  улицам  туда-сюда.  Зрители  воздушного  боя  расходятся:
собирают  шезлонги,  укладывают  посуду  и  остатки  еды.  С  крыш  ко  мне
летят поздравления.
На четвертой улице к югу меня окликает Омар, сын инженера. Раньше
мы учились с ним в одном классе. Он добрый и хороший человек и как-то
даже  подарил  мне  перьевую  авторучку  со  сменным  картриджем.  Его
отец  —  приятель  Бабы.  На  лужайке  перед  своим  домом  Омар  с  братом
играют в футбол — отрабатывают приемы владения мячом.
— Говорят, ты выиграл, Амир. Поздравляю.
— Спасибо. Ты Хасана не видел?
— Твоего хазарейца?
Киваю в ответ.
Омар пасует брату.
— Я слышал, он хорош в погоне за змеями.
Брат отпасовывает мяч обратно. Омар принимает мяч на голову.
—  Никогда  не  мог  понять,  как  у  него  получается.  Как  он  еще  что-то
видит своими узенькими глазками?
Брат, хохотнув, просит мяч. Омар не дает.
— Так ты его видел?
Омар показывает большим пальцем через плечо в направлении на юго-
запад.

— Недавно видел, как он несся к базару.
— Спасибо. — Я срываюсь с места.
К базару я прибегаю уже в сумерках. С минарета мечети Хаджи Якуба
муэдзин  выкликает  «азан»,  призывая  правоверных  развернуть  коврики,
повернуться  на  запад  и  склонить  в  молитве  головы.  Хасан  никогда  не
пропускает  ни  одной  из  пяти  молитв,  которые  полагается  произносить  в
течение дня. Даже когда мы заняты игрой, он всегда извиняется, умывается
из  колодца  во  дворе,  исчезает  в  своей  хижине  и  через  несколько  минут
появляется  вновь  с  улыбкой  на  губах.  А  я  его  жду  в  том  месте,  где  мы
расстались,  порой  на  дереве.  Похоже,  сегодня  он  пропустит  вечернюю
молитву. Все из-за меня.
Базар  быстро  пустеет,  на  сегодня  торговля  закончена.  Прохожу  по
рядам,  где  за  одним  прилавком  продают  битых  фазанов,  а  за  соседним  —
калькуляторы.  Пробираюсь  сквозь  редеющую  толпу:  нищие  калеки  в
лохмотьях,  рыночные  торговцы,  тоже  укутанные  в  тряпье,  чтобы  не  так
холодно  было,  продавцы  одежды  и  мясники.  Лавки  закрываются.  Хасана
нигде нет.
Пожилой  торговец  сушеными  фруктами  в  зеленовато-голубой  чалме
грузит на мула корзины с кедровыми орешками и изюмом. Спрашиваю его
про Хасана.
Прежде чем заговорить, старик долго смотрит на меня.
— Кажется, я его видел.
— Куда он направился?
Торговец меряет меня взглядом с головы до ног.
—  А  на  что  мальчику  вроде  тебя  какой-то  хазареец?  Да  еще  на  ночь
глядя!
Он  не  сводит  восхищенных  глаз  с  моей  кожаной  куртки  и  джинсов  —

жүктеу 1,45 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: