Ата-ананың қолынан келмейтін іс болмайды

Книга «историй успеха»
187
трех часов ребенок был без воды, при схватках он сильно ворочался 
в животе, в конце концов,  встал как надо, и начались роды, но через 
некоторое время он затих. Я дышу, терплю, теряю сознание, прихожу 
в себя и вижу лица врачей (их собралось много – анестезиолог, хирург,  
акушер) – они стояли с похоронными лицами. В этот момент у меня 
возник внутренний вопль:  «Я могу его потерять!» Что делать? Я одна, 
мир куда-то вдруг делся. Я взмолилась: «Господи, помоги! Спаси мо-
его ребенка!» Это было неосознанно, от беспомощности. И процесс 
пошел…  Это  была  первая  поворотная  точка.  Но  Антон  не  закричал. 
Тут же пришел неонатолог. Реанимационные меры стали принимать 
сразу же. Сын лежал в реанимации на 5 этаже, я  – на первом. Врачи 
мне не говорили, что с ним. Через два часа после родов я пошла к 
нему сама, не чувствуя боли и усталости. Увидела его в кювезе, опу-
танного трубочками.  Его положили в  отделение недоношенных. Это 
не по правилам, но по его состоянию ему могли помочь только там.  
Естественно, на общем фоне недоношенных  детей он мне показался 
самым красивым. Это сравнение породило веру, что с ним не может 
произойти ничего плохого. 
В  понедельник  лечащий  врач  посоветовала  мне  написать  отказ 
от ребенка, потому что после таких родов у него множество родовых 
травм неврологического характера: «Это – растение. Пожалейте себя 
и  своего  мужа.  Вы  молодые,  родите  других  детей,  а  если  оставите 
этого ребенка, на других у вас не будет ни сил, ни времени». Этому 
человеку я доверяла, эта врач была моей близкой подругой. Честно 
говоря, я не понимала, что она мне говорит. Я с 20-и лет мечтала о 
ребенке, и  вот в 27 он появился. С первого дня беременности я знала, 
что это Антон, и ждала его.  Я помнила, что просила Бога спасти его, и 
отказаться от  этого ребенка я не могла. Это было неосознанно, но я 
знала, что мне нужен только этот ребенок.
На 7-й день мне разрешили быть с ним постоянно, принесли и по-
ложили в манеж.  Он спал, а я ходила вокруг, смотрела на это чудо 
и ждала, когда он проснется.  Этот момент его пробуждения – вто-
рая поворотная точка. Он открыл один глазик, и я увидела лукавый 
осмысленный взгляд и сама улыбнулась. У растения не может быть 
такого взгляда, в нем присутствовал интеллект. За это я уцепилась, и 
это дало другое состояние. Пришли силы, я в то время вообще устав-
шей себя не чувствовала, несмотря на 22 разреза и швы (мне сказали, 
что буду неделю лежать). Была высокая степень мобилизации, как на 
войне. 

«Как много могут родители...»
188
Мы пролежали 16 суток. С первых же дней я делала все, что могла, 
чтобы интеллект не спал. Муж мне помогал, хотя сам в это не очень 
верил.  Когда я читала младенцу сказки, муж недоумевал: «Зачем? 
Ведь он все равно ничего не понимает!»
 Антон  много и сильно плакал, у него было высокое внутричереп-
ное давление. Ему делали различные процедуры, у него до сих пор 
ожоги от электрофареза на груди остались. Была назначена грамот-
ная лекарственная терапия. Я очень благодарна за это врачам. Всегда 
понимала, что без нее мы бы в тот период не обошлись. Нужны были 
редкие лекарства, их доставали в России, Молдавии,  коллеги сдавали 
кровь. Всем этим занимался муж, я только говорила ему, что нужно 
сделать. Когда мужу сообщили предварительный прогноз, он принял 
это, потому что не хотел меня потерять.
Диагноз поставили на 2-й день: группа риска по ДЦП. Окончатель-
но все невропатологи, которые смотрели его, сошлись во мнении к 6 
месяцам: ДЦП, сочетанный со множеством других заболеваний, – па-
рапарез, гиперкинез и др. Состояние Антона постоянно менялось. В 
разное время одни проблемы уходили,  другие появлялись. Сначала 
он  не разжимал ручки, ножки перекрещивал, у него была спастика 
нижних и верхних конечностей. Мне хотелось разжать ручки, по моей 
просьбе муж вырезал деревянную ладошку, и я ее прибинтовывала 
к ладошке сына. Растягивала, делала массаж, как нам показывали в 
поликлинике. Мы встретили очень грамотного иглотерапевта, после 
его процедур  сын стал разжимать кулачки. В 9 месяцев появились ти-
хие ночи. Раз в год нам полагался  бесплатный массаж – 10 процедур. 
Но этого было мало. Он был как замороженная курица,  однажды я 
взяла на руки другого малыша, и он растекся по мне своим тельцем, я  
почувствовала разницу. Была сильная кривошея, синдром Грэфа. Не-
сколько раз были клонические судороги. Это выглядело так, как будто 
он умирает, кожа сереет, и перед тобой уже другое существо. Пер-
вый раз я кричала, пока врачи ни пришли, но к моменту их появления  
приступ прошел, лишь в уголке рта осталась пенка, только по пенке 
они мне поверили.  Была грыжа пупочная – убирали. Были травмы 
во всех отделах позвоночника. Мы искали специалистов. Они делали, 
что могли, но до конца исправить ситуацию было не в их силах. 
Все это происходило на фоне кардинальных социальных перемен:  
распад СССР, сложная экономическая ситуация. Длинные очереди за 
продуктами, которые давали по талонам. За молоком муж в 3 часа 
ночи очередь занимал… 

Книга «историй успеха»
189
За первый год мы познакомились со многими известными и не-
известными невропатологами, полежали во всех детских больницах. 
Ребенок «собирал» все новые и новые заболевания, даже настоящим 
коклюшем переболел, а я превращалась от недосыпания, постоянно-
го внутреннего страха, бесконечной череды мелких и необходимых 
дел (строгого режима кормления, дачи лекарств, инъекций и т.д.) в 
бесчувственного робота. Основная роль мужа была «зарабатыватель-
ная, приносящая и питающая», но он тоже помогал по уходу, когда 
видел, что я уже совсем не справляюсь. Внутричерепное давление у 
малыша было такое, что синели белки и казалось, что его глаза выва-
ливаются из орбит. При очередном осмотре  невропатолог спросила 
меня:  «Вы  не  боитесь,  что  ваш  ребенок  станет  наркоманом:  у  него 
такие большие дозы «успокоительного», которое он принимает бо-
лее года?» 
Я очень надеялась, что инвалидности можно избежать и не оформ-
ляла пособие, но не получилось… 
Дома мы появлялись в промежутках между больницами. От нако-
пившейся усталости я однажды отключилась с ребенком на коленях, 
как он не упал, не знаю. Я поняла, что дальше без помощи оставаться 
нельзя – опасно. Муж  стал болеть, он тоже не высыпался.  Я повезла 
Антона к родителям мужа в Молдавию. Свекры – крестьяне, люди су-
ровые, для них не было никакого внутричерепного давления, они не 
понимали, какой я дурью маюсь, осуждали. Нормальный, здоровый, 
крепкий  ребенок.  У  них  был  огород  –  36  соток,  я  оставляла  сына  в 
коляске во дворе, а сама занималась огородом. Однажды вернулась 
с помидорных грядок, а в коляске сына нет. До того момента он не 
ползал,  только  переворачивался.  Антон  там  стал  ползать  по  земле.  
Думали пожить там месяц, но из-за войны в Приднестровье  застряли 
надолго, потом за нами приехал муж.
Самое неприятное ощущение – враждебность врачебной среды.  
Невропатологи списали моего сына, были уверены в своей правоте и 
слушать меня не хотели. Когда вспоминаю врачей, сердце давит, дав-
ление поднимается. Я могу назвать только двух специалистов, кото-
рые слушали и слышали меня, когда я рассказывала, как развивается 
мой ребенок. Я опиралась на их реакцию, но все же следовала своему 
мнению, точнее, сверяла свои способы лечения с их мнением.
В  «Балбулаке»  профессор  Чемерис  вкалывал  сыну  диспорт.  Это 
очень серьезный токсин, парализующий  мышцу, в которую его вко-
лоли. Он действует 1-2 месяца, и за это время нужно проделать гро-