2-китап indd

262

–

 

В  то  же  время  русский  язык  является  средством 

распространения знаний о Казахстане, о казахском народе, о его языке, 

культуре. И не в одном тюркоязычном мире, а в глобальном масштабе.

–

 

Безусловно.  У  русского  языка  информативный  резонанс  много 

шире.  У  меня  у  самого  издано  с  десяток  книг  для  русскоязычных 

читателей. Конечно же, надо знать другие языки. Одноязычный человек 

– не совсем счастливый человек. Бедный, по крайней мере. От жизни он 

мало получает. Но, не зная родного языка, теряешь дух родной нации, 

забываешь  традиции  и  обычаи  своего  народа,  не  помнишь  и  даже  не 

знаешь, кто ты такой.

–

 

А  ведь  есть  и  такие  иностранцы,  которые  напрямую 

воспринимают казахский язык. Без посредничества другого языка.

–  Я  вам  скажу,  что  многие  зарубежные,  к  примеру,  инвесторы, 

намереваясь приехать в Казахстан, рассчитывали, что раз там казахи, 

то  надо  знать  казахский  язык.  И  готовились  его  изучать.  Но  увидели, 

что  казахи  сами  не  говорят  на  казахском,  и  быстренько  на  русский 

переключились. Однако встречаются и принципиальные, настойчивые 

специалисты, которые прекрасно овладели казахским и непосредственно 

общаются с казахами.

– У меня есть один молодой соискатель из Южной Кореи Чун Мин 

Хо-из Сеула. Я дал ему тему о родстве алтайских языков и тюркских, 

монгольских,  тунгусо-  маньчжурских,  корейского  и  японского.  Он 

написал  диссертацию  на  казахском  языке  и  скоро  будет  ее  защищать. 

Причем говорит без акцента. Он перевез сюда семью. Живут они рядом 

с  Каскеленом,  он  преподает  в  аульной  школе.  Себя  называет  Абаем, 

жену – Айгерим. Оба сына говорят по-казахски, на домбре играют. И 

что  показательно,  он  создал  на  родине  целую  систему  по  изучению 

казахского языка. Организовал курсы, издал учебники и в Алматы, и в 

Сеуле. Там есть бизнесмены, которые считают необходимым знать наш 

язык. Так что он как «мост» между Южной Кореей и Казахстаном.

–

 

А что предопределило то, что вы сами стали именно языковедом?

– Порой желание – одно, а реальность – другое. Я еще до войны 

хотел  быть  художником.  Или  математиком.  Когда  грянула  война, 

я  окончил  9-й  класс.  Пришел  в  10-й,  а  его  нет:  все  преподаватели  на 

фронте. И я с группой мальчишек подал заявление пойти добровольцем 

на фронт. Мое желание учли, и в 1942 году призвали. Прошел курсы 

в  Ленинградском  военном  училище.  Воевал.  Закончил  войну  в 

войсках  2-го  Белорусского  фронта  под  командованием  Рокоссовского 

263

на реке Одер, в городе Штеттин (польский Щецин). Демобилизовался 

лейтенантом в 1946 году. Отец мой и братья погибли на войне. Поработал 

немного в военкомате и опять пошел в 10 класс, в офицерском кителе. 

Получил аттестат и приехал в Апматы поступать на математический, 

но побоялся не выдержать экзамен. Знания-то на фронте поистерлись. 

А язык казахский всегда со мной. К тому же я и уйгурский язык знаю, 

потому  как  вырос  среди  уйгуров.  И  решил  поступать  на  историко- 

филологический факультет Казахского государственного университета.

–  Будучи  еще  студентом,  я  увлекся  научными  работами  Чокана 

Валиханова.  Он  ведь  стал  всемирно  известным  ученым  в  немалой 

степени  благодаря  изучению  истории,  языка  и  литературы  уйгуров. 

Почему бы и мне не попробовать? И я, единственный из всех студентов, 

написал  дипломную  работу  на  уйгурском  языке.  Я  сориентировался: 

казахских  языковедов  и  литературоведов  предостаточно,  научная  же 

ниша уйгуроведения посвободнее. К тому же однажды нас, студентов, 

принял  президент  Академии  наук  Каныш  Имантаевич  Сатпаев.  Он 

провел с нами около трех часов. С каждым беседовал индивидуально. 

И  я  ему  сказал  о  своем  желании  заняться  уйгурским  языком.  Он 

спрашивает: вы сами казах? Я говорю: да. И он горячо меня поддержал: 

молодец! Но добавил, что научного руководителя здесь, в Алматы, мне 

не  найти.  Но  есть  в  Ленинграде  всемирно  известный  ученый  Сергей 

Ефимович Малов, который в годы войны жил в Алматы. Он подготовил 

к печати многие труды по древнетюркским письменным памятникам. 

И  вот  при  поддержке  президента  нашей  Академии  наук  я  поехал  в 

Ленинград.  Остановился  в  гостинице,  позвонил  Сергею  Ефимовичу 

домой.

-  И как академик принял вас?

-  Он  сказал:  приходите  прямо  сейчас.  Сам  открыл  дверь. 

Небольшого  роста  старичок,  очень  приятный.  Усадил.  Я  привез  ему 

наш алматинский апорт. И самое главное. В Алматы в годы эвакуации 

Малов  жил  в  доме  уйгурского  писателя  Хасанова,  где  создал  свой 

знаменитый  труд  «Памятники  древнетюркской  письменности».  Тогда 

бумаги не было, и он писал эту книгу на полях газетных страниц. Все 

эти рукописи сохранились на чердаке у Хасанова. И он отдал их мне для 

передачи академику, как память об Алматы. Когда я преподнес Сергею 

Ефимовичу  этот  газетный  рулон,  у  него  выступили  слезы.  Он  долго 

молча сидел. Я провел у него несколько дней. Но он сказал: «Я уже в 

пожилом возрасте, день и ночь работаю, хочу свои труды успеть издать. 

264

У меня даже минуты нет, чтобы вам уделить. Давайте так. Я останусь 

вашим духовным наставником, но непосредственным вашим научным 

руководителем  будет  мой  друг  Константин  Кузьмич  Юдахин.  Это 

крупный ученый, живет в городе Фрунзе (нынешнем Бишкеке), автор 

«Кыргызско-русского словаря». Непревзойденного, кстати, до сих пор».

И, таким образом, я при двух научных руководителях написал и 

защитил в Алматы кандидатскую диссертацию по уйгурскому языку. А 

потом и докторскую, в Баку, крупнейшем тюркологическом центре. Как 

ученый я вырос в тот благоприятный период в истории тюркологии, когда 

у меня была возможность общаться с выдающимися представителями 

мировой  тюркологии.  В  области  уйгуроведения  я  проработал  25 

самых  плодотворных  лет.  Написал  немало  книг.  Коллективный  наш 

труд «Современный уйгурский язык» в двух томах был дважды издан 

на уйгурском языке в Китае, в городе Урумчи. А также в переводе на 

китайский в виде однотомного учебника.

А потом я вплотную занялся казахской филологией. Ведь наш язык 

– один из самых богатых. Он сохранил древний лексический фонд. В 

нем есть элементы арабские и иранские, русские и китайские. Но основу 

составляют исконно тюркские элементы.

-  Наверное,  ученого-лингвиста  можно  считать  носителем 

исконного  казахского  языка.  Особенно  в  сравнении  с  «асфальтовой» 

городской молодежью, оторванной от языковой почвы.

Вы полагаете, что именно лингвисты – подлинные носители языка? 

Неверно. И среди ученых есть «асфальтовая» молодежь. Я скажу так: 

носителем  языка  был  и  остается  Народ.  С  большой  буквы.  Но  народ 

сейчас,  увы,  не  цельный,  он  расслоенный.  Время  такое.  Подлинные 

носители языка – это «академики Степи» - не города, не Академии наук. 

Вот чабан, он все дни пасет овец. И знает, как называется каждая

 

травка 

на  пастбище,  знает,  в  каком  порядке  звезды  движутся.  Для  него  весь 

мир искрится словесными образами. Такие аксакалы – элитное зерно 

среди языковедов.

После окончания университета в 1951 году я вот уже почти 53 года 

работаю в Институте языкознания с одной записью в трудовой книжке 

о месте работы. У казахов есть поговорка: дерево растет и расцветает 

лишь  в  своем  родном  месте.  Пересаживать  –  это  каждый  раз  ломать 

его корни. В течение нескольких лет, начиная с 1958 года, я заведовал 

разными  отделами,  потом  был  замдиректора  14  лет,  а  с  1978  по  1995 

год – директором. Начинал аспирантом, а продолжаю научную стезю