[]

237 
 
личности  Ш.Уалиханова  поднимаются  на  новом  витке  осознания.  Череду  вопросов  и 
рассуждений  о  причинах  раннего  и  странного  ухода  Шокана  Уалиханова  из  жизни,  об 
обособленности  его  фигуры  среди  кайсаков  и  естественной  изолированности  в  российском 
пространстве  лирическая  героиня  завершает  своим  двунаправленным  благословлением  –  в 
прошлое и будущее одновременно: 
Кричу в бездонный времени каньон: 
«Не порастёт тропа твоя быльём, 
гори бессмертно в небесах Звездой Востока!» [6, 121]. 
Как  видим,  Р.Жуманова  только  на  первый  взгляд  калькирует  структуру  субъектно-
объектного  построения  «Двадцати  сонетов»  И.Бродского.  Воссоздавая    конкретику  своего 
исторического пространства и времени: 
Я четверть века мыслью отмотала 
туда, где был генсек с пятном во лбу, 
где гласность по талонам в дар рабу 
крошили у крутого перевала [6, 109], 
я просто старше – скоро третий мушель жас… [6, 110], 
в  суждениях  об  исторических  событиях,  фактах,  поступках  людей  лирическая  героиня 
выражает  собственное    мировосприятие,  позволяет  обнаружить  высокий  интеллект,  
способность  к  диалектическому  мышлению  и  гармоничному  мироощущению.  Устойчивой 
характеристикой  субъекта  циклического  повествования  становится  ее  филологическая 
осведомленность, что, в свою очередь, мотивирует и философский склад мышления.  
В  "сонетном"  цикле  Р.Жумановой  отразилось  не  сближение,  но  понимания  автором 
героя. Совпадение эстетических систем автора и героя считывается с авторских признаний: 
…в чистом поле, верю, не случайно 
Хомут накинула себе, влюбившись… [6, 108], 
С тобой одним смогу без перевода 
О судьбах нашего грустить народна…[6, 108], 
Без панибратства и без брудершафта, 
Я просто старше – скоро третий мушель жас… [6, 110], 
эмоционально окрашенных обращений: 
 
непараллельные прямые в точке икс 
 
скрестились, мой загадочный кумир,… [6, 109], 
через стилизацию пушкинских лирических отступлений: 
 
…в члены РГО 
 
Уже б не приняли героя моего…[6, 112]. 
В начало 20 сонета вынесен образ-ключ к пониманию причины и степени родства субъекта 
цикла и героя: 
 
О-дин. О-дна. Какая безнадега… [6, 121]. 
Движение авторской идеи в сонетном контексте Р.Жумановой интересно маркировано 
двумя типами  исторически отмеченных групп слов, из которых одна принадлежит лексике 
ХIХ века (эпохе Шокана), а другая – ХХI веку (современному времени), причем, обе группы  
включают 
слова 
высокой, 
официально-деловой, 
сниженно-бытовой, 
вульгарной, 
терминологической  и  других  языковых  сфер.  Так,  к  примеру,  эпоху  ХIХ  века  маркируют 
соответствующие  слова  устаревшей  лексики  (отпрыск,  экивоки,  станица,  десницей, 
взнуздали,  взыскует,  приязни), высокой  лексики  (узрев,  перстом пророка,  помыслы,  кумир, 
перо,  альков,  внимает,  вскормила,  одарил,  счастие,  витийствуй),  заимствованные  слова 
иностранного  происхождения  (реверансы,  тет-а-тет,  рандеву,    амурных),  поэтизмы 
(провиденье,  венец  соитья,  “пейзаж  Пальмиры  бледной”),  историзмы  (гяур,  метрополия, 
РГО),  терминологическая  лексика  (эполет,  киот),  разговорная  лексика  и    фразеологические 
обороты  (панибратство,  не  поменять  ни  аза,  молва,  не  ахти,  в  бутыль  не  лезет  батьки 
поперёд, раздрай, недогляд, “мели, Емеля”), неологизмы ХIХ века (“отступник, вольнодумец, 
русофил”).  

238 
 
Из  словаря  ХХ  -  ХХI  столетия  узнаваемы  заимствованные  словообразы  иностранного 
происхождения  (вампир,  кукла  Вуду),  и
сторико-политическая  лексика
  (генсек,  гласность, 
ВКП(б),  военным  атташе,  ЮНЕСКО,  политкорректность,  русификация,  обрусенье,  тавро 
«шала»,  плюрализм),  культурно-поэтическая  лексика  (акростих,  гаммы,  пейот,  парафраз, 
фальшивые  ноты,    кассета,  фуэте),  т
ерминологическая  лексика,  включающая  слова  из 
многообразных  областей  деятельности  человека
  (анахронизм,  икс,  снаряд,  колледж, 
телеэкран,  нефть,  руда  и  космонавты,  ландшафт,  пропан,  пластилин,  анамнез,  палочка 
/туберкулезная/  («сумел  забить/  Кох  палочку  свою»),  рекогносцировка,  ЖКТ,  концентрат, 
субстрат,  альпеншток),  разговорная  лексика  и  фразеологические  обороты  (этикетная  труха, 
чепуха, с идеей фикс, брудершафт, тривиально, перековал не те подковы, не в бровь, а в глаз, 
склеить ласты, безнадёга), слова-кальки (мушель жас, аруах, аурум, мачо, брутальный, зеро, 
соте).  Достаточно  частым  приемом  в  цикле  Р.Жумановой  является  использование 
словообразов  с  ярко  выраженной  принадлежностью  к  разным  эпохам  в  одной  фразе,  что 
позволяет  придать  художественному  образу  более  яркое  содержание  (например,  «десницей 
виртуальной»,  «асфальтного  степного  трубадура»,  «Приязни  механизмы/    запущены  твоей, 
Шокан, харизмой»).  
Движение  и  взаимодействие  всех  лексических  групп  активно  участвует  в 
формировании  ассоциативного  пространства  «Двадцати  сонетов  к  Шокану  Уалиханову» 
Р.Жумановой.  Если  в  диалоговом  пространстве  цикла  И.Бродского  «лирический  герой-
эмигрант  (он  же  поэт,  неудобный  власти)  –  Мария  Стюарт  (королева  Шотландии,  открыто 
нарушившая традиции)» всегда находится “третий”, т.е. читатель, сознание которого вбирает 
«классическую  картечь»  абсолютно  свободной  поэтической  мысли,  то  в  тексте 
казахстанского  автора  читатель  работает  уже  не  на  отрезке  «автор  -  герой»,  но  в  более 
информативно насыщенном пространстве, у истоков которого – сонетный контекст Иосифа 
Бродского. Наличие претекста обязывает читателя на понимание онтологии отдельных тем, 
мотивов,  образов,  приемов,  за  счет  которой  образуется  бесценная  культурная 
многослойность  этого  послания:  и  в  прошлое  (к  И.Бродскому,  Шокану  Уалиханову, 
А.Пушкину,  Н.Гоголю,  Ф.Достоевскому,  Абаю,  Г.Уэлльсу  и  другим),  и  в  будущее,  и  в 
сегодняшний день. 
Доминирующим  типом  композиции  «Двадцати  сонетов  к  Шокану  Уалиханову» 
является  ассоциативный  принцип  организации  контекста:  память  является  прихотливым 
ведущим по лабиринту сюжета данного цикла. Мотив "встречи" героя цикла И.Бродского с 
отраженным в воде изображением статуи Марии Стюарт спровоцировал в сознании субъекта 
цикла  Р.Жумановой  идею  "развенчания"  политически-зависимого  решения  темы  памяти  и 
памятника,  соответственно.  Тема  памятника,  получившая  ироническое  переосмысление 
Иосифом Бродским в 1974 году, спустя 40 лет в «Двадцати сонетах к Шокану Уалиханову» 
Р.Жумановой разворачивается в кардинально ином направлении.  
В свое время, А.Жолковский заметил: «Иосиф Бродский как бы перебивает, комкает и 
отодвигает в сторону пушкинский оригинал, чтобы в конце выступить со своим собственным 
номером»  [7],  аналогичным  же  образом  поступает  и  Р.Жуманова,  но  только  в  поле  её 
критичного  зрения  оказываются  одновременно  два  оригинальных  творческих  объекта  - 
поэзия Бродского и, еще более удаленная во времени лирика А.Пушкина. 
В  «Двадцати  сонетах  к  Шокану  Уалиханову»  не  встретить  ни  одного  словообраза, 
близкого к семантике памятника. Автор как будто избегает этого определения: 
Ты рядом – не в кино, а наяву 
Застыл над всем под бесконечность гаммы… [6, 109]. 
Воспроизводя иные образы, нацеленные на кодировку культурно-исторической памяти, 
Р.Жуманова  постоянно  акцентирует  мысль  на  тщетности  сохранения  некоей  единственной 
достоверности в отношении к историко-культурному прошлому, на абсолютной зависимости 
от доминирующей общественной идеологии:  
В тебя, как в куклы, я тогда играла, 
С телеэкрана хрупкую судьбу