| главное,
с тем, чтоб узнать о его здоровье», зашли с прогулки, вдвоем.
Аделаида заметила сейчас в парке одно дерево, чудесное старое дерево,
развесистое, с длинными, искривленными сучьями, все в молодой зелени, с
дуплом и трещиной; она непременно, непременно положила срисовать его!
Так что почти об этом только говорила целые полчаса своего визита. Князь
Щ. был любезен и мил, по обыкновению, спрашивал князя о прежнем,
припоминал обстоятельства их первого знакомства, так что о вчерашнем
почти ничего не было сказано. Наконец Аделаида не выдержала и,
усмехнувшись, призналась, что они зашли incognito; но тем, однако же,
признания и кончились, хотя из этого incognito уже можно было усмотреть,
что родители, то есть, главное, Лизавета Прокофьевна, находятся в каком-
то особенном нерасположении. Но ни о ней, ни об Аглае, ни даже об Иване
Федоровиче Аделаида и князь Щ. не вымолвили в свое посещение ни
единого слова. Уходя опять гулять, с собою князя не пригласили. О том же,
чтобы звать к себе, и намека не было; на этот счет проскочило даже одно
очень характерное словцо у Аделаиды: рассказывая об одной своей
акварельной работе, она вдруг очень пожелала показать ее: «Как бы это
сделать поскорее? Постойте! Я вам или с Колей сегодня пришлю, если
зайдет, или завтра сама опять, как гулять с князем пойдем, занесу», –
заключила она наконец свое недоумение, обрадовавшись, что так ловко и
для всех удобно удалось ей разрешить эту задачу.
Наконец, уже почти простившись, князь Щ. точно вдруг вспомнил.
– Ах да, – спросил он, – не знаете ли хоть вы, милый Лев Николаевич,
что это была за особа, что кричала вчера Евгению Павлычу из коляски?
– Это была Настасья Филипповна, – сказал князь, – разве вы еще не
узнали, что это она? А с нею не знаю, кто был.
– Знаю, слышал! – подхватил князь Щ. – Но что означал этот крик?
Это такая, признаюсь, для меня загадка… для меня и для других.
Князь Щ. говорил с чрезвычайным и видимым изумлением.
– Она говорила о каких-то векселях Евгения Павловича, – очень
просто отвечал князь, – которые попались от какого-то ростовщика к
Рогожину, по ее просьбе, и что Рогожин подождет на Евгении Павлыче.
– Слышал, слышал, дорогой мой князь, да ведь этого быть не могло!
Никаких векселей у Евгения Павлыча тут и быть не могло! При таком
состоянии… Правда, ему случалось по ветрености, прежде, и даже я его
выручал… Но при таком состоянии давать векселя ростовщику и о них
беспокоиться – невозможно. И не может он быть на
ты
и в таких
дружеских отношениях с Настасьей Филипповной, – вот в чем главная
задача. Он клянется, что ничего не понимает, и я ему вполне верю. Но дело
в том, милый князь, что я хотел спросить вас, не знаете ли вы-то чего? То
есть не дошел ли хоть до вас каким-нибудь чудом слух?
– Нет, ничего не знаю, и уверяю вас, что я в этом нисколько не
участвовал.
– Ах, какой же вы, князь, стали! Я вас просто не узнаю сегодня. Разве я
мог предположить вас в таком деле участником?.. Ну, да вы сегодня
расстроены.
Он обнял и поцеловал его.
– То есть в каком же «таком» деле участником? Я не вижу никакого
«такого» дела.
– Без сомнения, эта особа желала как-нибудь и в чем-нибудь помешать
Евгению Павлычу, придав ему в глазах свидетелей качества, которых он не
имеет и не может иметь, – ответил князь Щ. довольно сухо.
Князь Лев Николаевич смутился, но, однако же, пристально и
вопросительно продолжал смотреть на князя; но тот замолчал.
– А не просто векселя? Не буквально ли так, как вчера? – пробормотал
наконец князь в каком-то нетерпении.
– Да говорю же вам, судите сами, что может быть тут общего между
Евгением Павлычем и… ею и вдобавок с Рогожиным? Повторяю вам,
состояние огромное, что мне совершенно известно; другое состояние,
которого он ждет от дяди. Просто Настасья Филипповна…
Князь Щ. вдруг опять замолчал, очевидно, потому, что ему не хотелось
продолжать князю о Настасье Филипповне.
– Стало быть, во всяком случае, она ему знакома? – спросил вдруг
князь Лев Николаевич, помолчав с минуту.
– Это-то, кажется, было; ветреник! Но, впрочем, если было, то уж
очень давно, еще прежде, то есть года два-три. Ведь он еще с Тоцким был
знаком. Теперь же быть ничего не могло в этом роде, на
ты
они не могли
быть никогда! Сами знаете, что и ее всё здесь не было; нигде не было.
Многие еще и не знают, что она опять появилась. Экипаж я заметил дня
три, не больше.
– Великолепный экипаж! – сказала Аделаида.
– Да, экипаж великолепный.
Оба удалились, впрочем, в самом дружеском, в самом братском, можно
сказать, расположении к князю Льву Николаевичу.
А для нашего героя это посещение заключало в себе нечто даже
капитальное. Положим, он и сам много подозревал, с самой вчерашней
ночи (а может, и раньше), но до самого их визита он не решался оправдать
свои опасения вполне. Теперь же становилось ясно: князь Щ., конечно,
толковал событие ошибочно, но всё же бродил кругом истины, все-таки
понял же тут –
интригу
. («Впрочем, он, может быть, и совершенно верно
про себя понимает, – подумал князь, – а только не хочет высказаться и
потому нарочно толкует ошибочно».) Яснее всего было то, что к нему
теперь заходили (и именно князь Щ.) в надежде каких-нибудь разъяснений;
если так, то его прямо считают участником в интриге. Кроме того, если это
всё так и в самом деле важно, то, стало быть, у
Достарыңызбен бөлісу: | 
