Бегущий за ветром



жүктеу 1,45 Mb.
Pdf просмотр
бет34/49
Дата24.08.2020
өлшемі1,45 Mb.
#31261
түріКнига
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   49
Бегущий за ветром

Амир-джан,
Иншалла,  мое  письмо  попало  тебе  в  руки.  Значит,  ты  вернулся  из
своей  поездки.  Молюсь,  чтобы  в  Афганистане  тебя  ждал  не  слишком
враждебный прием и чтобы с тобой не приключилось ничего дурного.
Ты  прав:  все  эти  годы  я  знал,  что  произошло  между  тобой  и
Хасаном,  он  сам  мне  все  рассказал  еще  тогда,  по  горячим  следам.  Ты
поступил  дурно,  Амир-джан,  но  не  забывай:  ты  был  еще  мальчик,
неопытный и напуганный. Ты сурово судил самого себя, и даже сейчас, в
Пешаваре,  я  видел  муки  совести  в  твоих  глазах.  Это  добрый  знак,
подлец  не  испытывает  никаких  угрызений.  Надеюсь,  поездка  в
Афганистан положит конец твоим страданиям.
Амир-джан,  мне  очень  стыдно  за  ложь,  которой  мы  пичкали  тебя
все эти годы. Понимаю твое возмущение. Ужасно, что вы с Хасаном не
знали правды. Это, конечно, не может послужить никому оправданием,
но в те годы в Кабуле предрассудки были порой важнее правды.
Амир-джан, я знаю:  в детстве отец  был излишне строг  к тебе. Ты
страдал и старался завоевать его любовь. Мне было тебя очень жалко.
Только  прими  во  внимание:  отец  разрывался  между  тобой  и  Хасаном.
Он любил вас обоих, но свое чувство к Хасану вынужден был скрывать.
И  он  лишил  своей  любви  также  и  тебя,  законного  сына,  наследника
всего, что он нажил, в том числе и неискупленных грехов. Со временем,
когда  обида  потеряет  остроту,  ты  поймешь:  в  тебе  отец  видел  себя.
Он был безжалостен к самому себе, а значит, и к тебе тоже. Оба вы на


своей шкуре познали, что такое муки совести.
Невозможно  описать  всю  глубину  и  беспросветность  моего
отчаяния,  когда  до  меня  дошла  весть  о  его  кончине.  Я  любил  его  как
друга  и  как  прекрасного  человека.  Хочу,  чтобы  ты  понял:  в  своем
раскаянии  отец  совершил  массу  добрых  дел.  Он  щедро  раздавал
милостыню,  построил  приют,  помогал  друзьям  деньгами…  Порой  мне
кажется, что всем этим он старался искупить свой грех, и преуспел в
этом.
Знаю, Бог милостив. Он простит и твоего отца, и меня, и тебя. Так
прости же и ты — отца, если сможешь, меня, если захочешь. Но самое
главное, прости себя самого.
Тебе  понадобятся  деньги,  воспользуйся  моими.  Это  почти  все,  что
осталось от моего богатства. На покрытие расходов должно хватить.
Они  в  ячейке  одного  пешаварского  банка,  Фарид  знает  какого.  Ключ
прилагаю.
Что  до  меня,  то  мне  пора.  Время  не  ждет.  Хочу  провести  свои
последние  дни  в  одиночестве.  Не  ищи  меня.  Это  моя  последняя  к  тебе
просьба.
Да пребудет с тобой Господь.
Твой друг навеки,
Рахим.
Я  вытер  глаза  рукавом  больничного  халата,  сложил  письмо  и  спрятал
под тюфяк.
Амир,  законный  сын,  наследник  всего  нажитого,  в  том  числе  и
неискупленных  грехов.  Наверное,  поэтому  в  Америке  мы  с  отцом
сблизились.  Ведь  такая  перемена.  Толкучка,  низкооплачиваемая  работа,
грязноватая квартира — американский вариант саманной хижины… Сына-
барчука и сына-слуги больше не было, и это примирило Бабу со мной.
Оба вы на своей шкуре познали, что такое муки совести. Может быть.
И  на  мне,  и  на  отце  лежал  грех  предательства.  Только  я-то  не  совершил
ничего, чтобы свой грех искупить, только усугубил его. Не бессонницу же
считать искуплением.
Какие добрые дела числятся за мной?
Когда появилась медсестра — не Айша, другая, рыжая, только вот имя
вылетело из головы, — я попросил ее вколоть мне морфий.
На следующее утро трубку у меня из груди вынули. Арманд разрешил
жидкую  пищу,  и  Айша  поставила  на  тумбочку  стаканчик  с  яблочным


соком.  Я  попросил  ее  принести  зеркало.  Она  сдвинула  на  лоб  свои
бифокальные очки и отдернула занавеску. Палату залил солнечный свет.
— Только помните, — предупредила меня Айша, — через пару дней вы
будете выглядеть куда лучше. Мой зять в прошлом году попал в аварию и
проехался  лицом  по  асфальту.  Оно  у  него  стало  синее  как  баклажан.  А
сейчас все вернулось в норму, прямо кинозвезда Лолливуда.
[45]
Ее  заверения  не  достигли  цели.  Как  только  я  взглянул  в  зеркало,  меня
пробрала дрожь. Зрелище было такое, будто кто-то взял насос и постарался
закачать мне под кожу побольше воздуха. Одни глаза-щелки чего стоят. А
рот-то,  рот!  Просто  какой-то  раздувшийся  кукиш.  Все  красно-синее,  на
левой щеке, у подбородка и на лбу швы, нитки… Я попробовал улыбнуться
и чуть не завопил от боли.
Старик  со  сломанной  ногой  сказал  что-то  на  урду.  В  ответ  я  покачал
головой. Старик похлопал себя по щекам и усмехнулся беззубой улыбкой.
— Очень хорошо, — сказал он по-английски. — Иншалла.
— Спасибо, — прошептал я и попросил забрать зеркало.
Пришли  Фарид  и  Сохраб.  Мальчик  сел  на  табурет  и  оперся  лбом  о
спинку кровати.
—  Знаешь,  чем  быстрее  мы  отсюда  исчезнем,  тем  лучше,  —  начал
Фарид.
— Доктор Фаруки говорит…
— Я не про госпиталь. Я про Пешавар.
— А в чем причина?
—  Рано  или  поздно  до  тебя  доберутся.  —  Фарид  понизил  голос:  —  У
талибов здесь много друзей. Они будут тебя искать.
—  Похоже,  уже  нашли,  —  пробормотал  я  и  вспомнил  вчерашнего
человека в коричневом, который зашел в палату и долго смотрел на меня.
Фарид наклонился поближе:
—  Как  только  начнешь  ходить,  увезу  тебя  в  Исламабад.  Там  тоже  не
очень  безопасно,  как  и  всюду  в  Пакистане,  но  все  лучше,  чем  здесь.  По
крайней мере, выиграешь время.
—  Фарид,  ты  же  сам  в  опасности.  Может,  тебе  не  стоит  возиться  со
мной? У тебя ведь семья.
Он только усмехнулся:
— Я не работаю даром. Ты заплатишь за мой труд.
— Еще бы нет!
Я  опять  попробовал  улыбнуться.  По  подбородку  потекла  струйка
крови.
— Окажи мне услугу.


— Для тебя хоть тысячу раз подряд.
Тут из глаз у меня полились слезы. Соленые, едкие. Всхлипывать было
ужасно больно.
— Ты что? — забеспокоился Фарид.
Я  прикрыл  лицо  рукой.  Вся  палата  уставилась  на  меня.  Напрягшись
всем телом, я сдержал рыдания.
Навалилась свинцовая усталость.
— Извини, — пробормотал я.
Какое мрачное у Сохраба лицо!
— Рахим-хан сказал, они живут в Пешаваре, — выговорил я.
—  Запиши  их  имена,  —  предложил  Фарид,  не  отрывая  от  меня
встревоженных глаз.
«Джон и Бетти Колдуэлл», — нацарапал я на клочке туалетной бумаги.
Фарид спрятал бумажку в карман.
—  Срочно  разыщу  их.  —  И  Сохрабу:  —  Вечером  я  тебя  заберу.
Постарайся не очень надоедать Амир-джану.
Штук  шесть  голубей,  сгрудившись,  клевали  крошки  за  окном.  Сохраб
не отрывал от птиц глаз.
В  среднем  ящике  тумбочки  я  обнаружил  старый  номер  «Нэшнл
джиографик», огрызок карандаша и щербатую гребенку. Лицо заливал пот,
но усилия мои не прошли даром: в дальнем углу ящика я нащупал колоду
карт.
Пересчитал. Все карты налицо.
—  Хочешь  сыграть?  —  спросил  я  у  Сохраба,  не  особенно  надеясь  на
ответ.
— Я только в панджпар умею.
Ответил все-таки.
—  Мне  тебя  жалко.  Я  большой  мастер  панджпара.  Мировая
знаменитость.
Сохраб  отошел  от  окна  и  сел  на  табурет  рядом  с  моей  койкой.  Я  сдал
ему пять карт.
—  В  твои  годы  мы  с  твоим  отцом  частенько  играли  в  эту  игру.
Особенно  зимой,  когда  шел  снег  и  на  улицу  было  не  выйти.  Мы
просиживали за картами до самого заката.
Он  зашел  и  взял  карту  из  колоды.  Пока  Сохраб  обдумывал  ход,  я
украдкой  наблюдал  за  ним.  Во  многом  он  был  вылитый  отец,  так  же
держал карты двумя руками, так же щурился, так же старался не смотреть
партнеру в глаза.


Игра  шла  в  молчании.  Первую  игру  я  выиграл,  вторую  отдал  ему.  В
следующих пяти по-честному победил Сохраб.
—  Ты  играешь  так  же  здорово,  как  твой  отец,  может,  даже  лучше,  —
похвалил  я  мальчика.  —  Иногда  я  у  него  выигрывал,  но,  по-моему,  он
поддавался.
Помолчали.
— У нас с твоим отцом была одна кормилица, — сказал я неожиданно.
— Я знаю.
— А что еще… он рассказывал про нас?
— Говорил, ты был его самый лучший друг.
Я вертел в руках бубнового валета.
— Не такой уж хороший друг из меня вышел. Лучше мне подружиться
с тобой. Тебе бы я стал настоящим другом. Что скажешь?
Я  хотел  положить  руку  Сохрабу  на  плечо.  Он  отодвинулся  вместе  с
табуретом, бросил карты на кровать, вскочил и подошел к окну.
Закат окрашивал безоблачное небо в алые и пурпурные тона. С улицы
доносились  вопли  осла,  автомобильные  гудки,  свистки  полицейского.
Спрятав кулачки под мышками, Сохраб прижался лбом к стеклу.
Айша  привела  медбрата,  чтобы  тот  помог  мне  сделать  первые  шаги.
Опираясь одной рукой на стойку капельницы (она на колесиках), а другой
ухватившись  за  плечо  подручного,  я,  обливаясь  потом,  сделал  по  палате
один  круг.  Это  заняло  у  меня  минут  десять.  Потом  пришлось  лечь  —
разболелся разрезанный живот и заколотилось сердце.
Где ты, Сорая, любимая моя жена?
Большую  часть  следующего  дня  мы  с  Сохрабом  в  молчании  играли  в
панджпар. Время от времени я вставал с кровати и ковылял по палате, пару
раз выходил в туалет. А так карты и карты.
Ночью  мне  приснилось,  что  в  дверях  палаты  стоит  Асеф  с  медным
шариком в глазнице. «Ты такой же, как я, — объявил мне Асеф. — У вас с
ним была одна кормилица, но ты мой близнец».
Назавтра я сказал Арманду, что собираюсь покинуть госпиталь.
— Для выписки еще слишком рано, — заволновался тот. Вместо халата
на  нем  были  синий  пиджак  и  желтый  галстук,  волосы  лоснились  от
бриолина. — Вам еще не отменили внутривенные антибиотики и…
— Мне надо торопиться, — решительно произнес я. — Спасибо за все,
что вы для меня сделали, но мне пора.
— Куда отправитесь? — спросил Арманд.


— Не скажу.
— Вы же еле ходите.
—  Я  уже  могу  дойти  до  конца  коридора  и  обратно,  —  возразил  я.  —
Справлюсь.
План у меня был такой: выписаться, забрать из банка деньги, оплатить
больничные счета, отвезти Сохраба в детский дом к Колдуэллам и уехать в
Исламабад. Там можно будет отдохнуть пару дней перед отлетом домой.
План как план. А тут Фарид.
Раннее утро.
— Твоих друзей, этих самых Бетти и Джона Колдуэлл, в Пешаваре нет.
Я  уже  сидел  на  кровати  при  полном  параде.  На  то,  чтобы  натянуть
пирхан-тюмбан, у меня ушло целых десять минут. Подниму руку — болит
грудь.  Опущу  руку  —  болит  живот.  Нагнусь  —  болит  все  тело.  С  грехом
пополам попихал скарб в бумажный пакет. Но, как бы там ни было, Фарида
я встретил во всеоружии.
Сохраб сел рядом со мной.
— С чего начнем? — осведомился я.
Фарид только головой покачал:
— Ты что, не понял? Колдуэллов в Пешаваре нет. И не было никогда.
Так мне сказали в американском консульстве. Правда, может, они в каком
другом городе.
Сохраб рядом со мной перелистывал страницы «Нэшнл джиографик».
Мы  забрали  деньги  из  банка.  Пузатый  менеджер  с  мокрыми  пятнами
под  мышками  источал  улыбки  и  заверял,  что  вся  сумма  в  целости  и
сохранности.
—  Никто  и  близко  к  деньгам  не  приближался,  —  качал  он  в  воздухе
указательным пальцем. Ну совсем как Арманд.
Мотаться  по  Пешавару  с  такой  кучей  денег  в  пакете  —  предприятие
весьма  рискованное.  Да  тут  еще  в  каждом  бородаче  я  видел  наемного
убийцу, подосланного Асефом. Как назло, бородатых по дороге попадалось
хоть пруд пруди. И каждый выпучивал на меня глаза.
—  А  с  ним  что  будем  делать?  —  спросил  Фарид,  когда  мы  медленно
шли от бухгалтерии госпиталя к машине.
Сохраб сидел на заднем сиденье «тойоты» и бездумно смотрел в окно.
Стекла были опущены.
— Ему нельзя оставаться в Пешаваре, — пропыхтел я.
—  Никак  нельзя,  Амир-ага.  —  Фарид  уловил  в  моих  словах  скрытый
вопрос. — Ничем не могу…


— Ладно, Фарид. — Я таки вымучил улыбку. — У тебя и так семья на
шее.
Уличная собака подошла к машине и встала на задние лапы, передними
опершись о дверь и виляя хвостом. Сохраб погладил пса.
— Мальчик едет с нами в Исламабад, — решительно сказал я.
Езды до Исламабада было часа четыре. Почти всю дорогу я проспал. В
голове беспорядочно мелькали разноцветные картинки. Вот Баба маринует
баранину  на  мой  тринадцатый  день  рождения.  Вот  я  и  Сорая  вместе,
восходит  солнце,  в  ушах  звенят  отголоски  свадебной  музыки,  ее
выкрашенные  хной  пальцы  лежат  в  моей  руке.  Вот  мы  с  Хасаном  на
земляничном  поле  в  Джелалабаде,  хозяин  сказал  Бабе,  мы  можем  есть
сколько влезет, только пусть заплатит за четыре килограмма (потом у нас
болели  животы).  Вот  капельки  крови  на  снегу  —  какая  у  Хасана  темная
кровь,  почти  черная!  Кровь  —  могучая  сила,  бачем.  Вот  Хала  Джамиля
похлопывает Сораю по коленке. Все в руках Господа, бачем. Может быть,

жүктеу 1,45 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   49




©g.engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет
рсетілетін қызмет
халықаралық қаржы
Астана халықаралық
қызмет регламенті
бекіту туралы
туралы ережені
орталығы туралы
субсидиялау мемлекеттік
кеңес туралы
ніндегі кеңес
орталығын басқару
қаржы орталығын
қаржы орталығы
құрамын бекіту
неркәсіптік кешен
міндетті құпия
болуына ерікті
тексерілу мемлекеттік
медициналық тексерілу
құпия медициналық
ерікті анонимді
Бастауыш тәлім
қатысуға жолдамалар
қызметшілері арасындағы
академиялық демалыс
алушыларға академиялық
білім алушыларға
ұйымдарында білім
туралы хабарландыру
конкурс туралы
мемлекеттік қызметшілері
мемлекеттік әкімшілік
органдардың мемлекеттік
мемлекеттік органдардың
барлық мемлекеттік
арналған барлық
орналасуға арналған
лауазымына орналасуға
әкімшілік лауазымына
инфекцияның болуына
жәрдемдесудің белсенді
шараларына қатысуға
саласындағы дайындаушы
ленген қосылған
шегінде бюджетке
салығы шегінде
есептелген қосылған
ұйымдарға есептелген
дайындаушы ұйымдарға
кешен саласындағы
сомасын субсидиялау