102
І.
Жансүгіров атындағы ЖМУ ХАБАРШЫСЫ № 4 / 2015
фундаментализмов» (Т.Али); отмечают тенденцию к возврату гетерогенной мировой
системы, аналогичной той, которая существовала в доиндустриальную эпоху, до
переустройства мира по национально-государственному принципу, когда
субъектами политики были не только государства, но и церковные общины,
религиозные ордены и торговые союзы (Ф.Бродель) [3].
Активные интеграционные и
коммуникативные процессы дают в ряде случаев основания утверждать, что
дальнейшее развитие человечества пойдет по пути сокращения национального и
повышения социально-культурного (сословного, профессионального) разнообразия
(В.Хилл).
Совершенно очевидно, что обратной стороной отмеченных процессов и
тенденций становится снижение значимости национальных оснований идентичности
личности, ослабление чувства принадлежности индивида к определенному
государству, обществу и культуре; все чаще можно слышать о транснациональности
и двойном гражданстве. Вновь как ценность провозглашается космополитическая
идея «человека мира».
Вместе
с
тем,
формирование
некой
«сверхнациональной»
или
«транснациональной» идентичности носит болезненный и противоречивый характер,
о чем свидетельствует целый ряд этнонациональных конфликтов, которыми
ознаменовалась вторая половина XX века.
Этот объективный конфликт идентичностей в различных формах, в том числе
скрытых, присутствует во всем мире. Вопреки вестернизации и популяризации
мультикультурализма в национальных культурах разных стран возникли и окрепли
охранительные тенденции. Во Франции под влиянием консолидированного
этнического протеста государство принимает программы по защите чистоты
национального языка. В благополучных Австрии и Австралии отмечается рост
ксенофобии. Европа стремится (в явном противоречии с транслируемой в страны
Восточной Европы идеологией «открытого общества») закрыть свои границы для
азиатских и восточноевропейских мигрантов. В ряде европейских стран отказ от
национальной валюты (национальной символики) в пользу евро (транскультурного
символа) и от национальных Конституций в пользу общей европейской Конституции
вызвал активный протест населения.
Тем не менее, приходится признать, что к началу третьего тысячелетия н.э.
человек оказался «на границах» множества социальных и культурных миров,
контуры которых все больше «размываются» в связи с глобализацией культурного
пространства, высокой коммуникативностью, плюрализацией культурных языков и
кодов. Осознавая и переживая свою принадлежность к пересекающимся
макрогрупповым множествам, человек стал носителем сложной, множественной
идентичности. Этим обстоятельством обусловлен тот факт, что у современного
человека остается все меньше оснований воспринимать и идентифицировать те или
иные социальные общности как «чужие» и тем более враждебные, но вместе с тем,
все чаще и тревожнее обсуждается проблема кризиса, «дрейфа» или «утраты»
идентичности, ставшая важной темой теоретических и эмпирических исследований.
Оправданное стремление и реальная необходимость подобных исследований,
призванных отразить не только актуальное состояние данных процессов, но и
выявить основные тенденции их развития с целью, в том числе, продуктивного
социального прогнозирования, встречают на своем пути препятствия, связанные с
неоднозначностью концептуальных оснований интерпретации идентификационных
процессов, особенно в этнонациональном аспекте.
Необходимо отметить, что понятие «идентичность», широко вошедшее в
последние годы в научный и публицистический оборот, зачастую воспринимается
как самоочевидное и интуитивно ясное. Этимологически восходящие к