бичара» («Бедный немой малыш»). Новость, на наше счастье, давно
потускнела, и сейчас Сохраб для всех слился с пейзажем.
Я пожал руку Кабиру, невысокому седому человеку. Он представил
меня целой дюжине новых знакомых, среди которых были отставной
учитель, инженер, бывший архитектор, хирург — ныне хозяин ларька с
хот-догами в Хейворде. Все они в Кабуле были знакомы с Бабой, все его
уважали, у всех он сыграл в жизни определенную роль. По их словам, мне
очень повезло. Ну как же, у меня ведь был такой замечательный отец.
Мы поговорили про тяжелую и, наверное, неблагодарную работу,
ждущую Хамида Карзая в связи с проведением Лоя жирга
[52]
и с грядущим
возвращением короля после двадцати восьми лет изгнания. Мне
вспомнилась ночь дворцового переворота 1973 года, когда под звуки
стрельбы небо полыхало серебром, — Али тогда обнял меня и Хасана и
сказал: не бойтесь, идет охота на уток.
Кто-то рассказал анекдот про Муллу Насреддина, все засмеялись.
— Твой отец любил хорошую шутку, — сказал Кабир.
— А ведь правда.
Я с улыбкой вспомнил, что первое время даже американские мухи
пришлись Бабе не по душе. Сидя на кухне с мухобойкой, он с отвращением
смотрел на зловредных насекомых, суетливо ползающих по стене и с
поспешным жужжанием перелетающих с места на место, а потом
прорычал:
— В этой стране даже мухи куда-то торопятся!
Часам к трем дождь перестал, но небо по-прежнему хмурилось. Подул
холодный ветер. Народу прибавилось. Афганцы поздравляли друг друга,
обнимались, целовались, делились угощением. В мангалах разожгли угли,
далеко разнесся запах куриного кебаба и чеснока. Поставили кассету с
каким-то новым, неизвестным мне певцом. Весело кричали дети, один
Сохраб неподвижно стоял возле урны в своем желтом дождевике и смотрел
вдаль.
Немного погодя, когда бывший хирург подробно рассказывал мне, как
они с Бабой вместе учились в восьмом классе, Сорая дернула меня за
рукав:
— Погляди-ка, Амир!
Штук шесть воздушных змеев парило в воздухе — желтые, красные и
зеленые пятна на сером фоне.
Продавец змеев расположился неподалеку от нас.
— А ты не хочешь поучаствовать? — спросила жена.
Я подумал. Передал ей чашку с чаем. Подошел к продавцу и указал на
желтого змея, обтянутого тканью.
— Солинау мубарак, — пожелал мне торговец, принял двадцатку и
вручил деревянную шпулю с намотанной лесой.
— Вас тоже с Новым годом, — ответил я, проверяя на прочность
покрытый «жидким стеклом» шпагат. Метод проверен еще мной и
Хасаном: зажать лесу между большим и указательным пальцем и как
следует дернуть. Из пореза сразу же показалась кровь. Продавец
ухмыльнулся. Я улыбнулся ему в ответ.
Сохраб так и стоял около урны, только теперь глядел в небо. Со змеем в
руках я подошел к нему.
— Нравится материал? — спросил я.
Сохраб посмотрел на меня, на змея, потом опять на небо. Волосы у него
были совсем мокрые, даже струйки по щекам стекали.
— Я где-то читал, что в Малайзии при помощи воздушных змеев ловят
рыбу, — сказал я. — Ты об этом наверняка не знал. К змею привязывают
леску с крючком, и он летит себе над мелководьем. Тень на воду не падает,
и рыба не пугается. А в Древнем Китае генералы посылали войскам
приказы на змеях. Это правда. Я тебя не обманываю.
Я показал мальчику окровавленный палец:
— Тар — в отличном состоянии.
Краем глаза я видел, что Сорая наблюдает за нами из-под навеса, руки
стиснуты на груди. В отличие от меня, она постепенно оставила попытки
заинтересовать чем-то мальчика. Вопросы без ответа, пустые взгляды,
молчание — все это было ей слишком больно, и она решила подождать
лучших времен. Вдруг что-то сдвинется.
Я послюнил палец и выставил руку вверх.
— Твой отец просто топнул бы ногой и посмотрел, куда полетит пыль.
Он много таких штучек знал. — Я опустил руку. — Ветер вроде западный.
Сохраб в молчании смахнул капельку воды с мочки уха и переступил с
ноги на ногу.
Сорая как-то спросила у меня, какой у него голос. Я сказал, что и сам
уже забыл.
— Я тебе не говорил, что твой отец лучше всех бегал за змеями в
Вазир-Акбар-Хане? А может, и во всем Кабуле, — продолжил я, тщательно
привязывая лесу к петельке посередке крестовины. — Все соседские
мальчишки ужасно ему завидовали. Он даже в небо не смотрел, когда
бежал. Говорили, он следует за тенью змея. Но я-то его знал лучше. Он не
гнался за тенью. Он просто… знал, где змей упадет.
Сразу пять змеев взмыли в небо. Люди с чашками в руках задрали
головы.
— Поможешь мне запустить его? — спросил я.
Сохраб глянул на змея и опять уставился в небо.
— Ладно, один справлюсь.
Я ухватил шпулю левой рукой и отмотал фута три шпагата. Желтый
змей, лежащий на траве, вздрогнул.
— Тебе предоставляется последняя возможность.
Но Сохраб не сводил глаз с двух змеев, парящих высоко над деревьями.
— Ну что же. За дело.
И я сорвался с места и зашлепал по лужам, зажав в кулаке конец лесы и
стараясь держать змея высоко над головой. Как давно я не запускал змеев!
Вот уж, наверное, посмешище-то. Шпуля в левой руке потихоньку
разматывалась, леса резала в кровь правую руку. Ветер подхватил змея, и я
ускорил бег. Еще порез, и еще. Шпуля быстро завертелась.
Все, дело сделано. Можно остановиться, перевести дух. И посмотреть
на небо.
Мой змей маятником качался в вышине из стороны в сторону,
слышался тихий шелест, будто бумажная птица машет крыльями.
Кабульские зимы так и ожили у меня в памяти. Мне опять было двенадцать
лет, и все старые навыки ко мне вернулись.
Рядом кто-то стоял. Я скосил глаза. Это был Сохраб, руки в карманах
дождевика. Бежал вслед за мной, вот ведь как.
— Хочешь подержать? — спросил я.
Сохраб не ответил. Но руки у мальчика сами собой выскочили из
карманов. Помедлив, он ухватился за протянутую ему лесу. Я быстро
выбрал слабину. Сердце у меня колотилось.
Мы стояли с ним бок о бок, высоко задрав головы. Дети, визжа, играли
в догонялки, по парку разносилась музыка из какого-то старого индийского
фильма, мужчины постарше молились, преклонив колени на пластиковые
коврики, пахло мокрой травой, дымом и жареным мясом…
Если бы я мог, я бы остановил время.
Зеленый змей подлетел поближе к нашему. Его направлял мальчишка с
прической ежиком и в майке с надписью печатными буквами «ROCK
RULES». Мальчишка поймал мой взгляд, улыбнулся и помахал мне рукой.
Я помахал ему в ответ.
Сохраб передал мне лесу.
— Так, — сказал я. — Давай-ка преподнесем ему урок. А?
Отсутствующее выражение исчезло с лица Сохраба, глаза его больше
не казались стеклянными. Они ожили. В них появился азарт. Щеки
раскраснелись.
Он ведь еще ребенок, как я мог забыть об этом!
Зеленый змей потихоньку подбирался к нашему.
— Не будем торопиться, — прошептал я. — Ну, давай… иди ко мне…
Зеленый занял позицию чуть выше нашего, не подозревая о ловушке,
которую я ему приготовил.
— Смотри, Сохраб. Это один из любимых приемов твоего отца. Старый
приемчик под названием «подпрыгни и нырни».
Сохраб учащенно сопел, изо всех сил вцепившись в вертящуюся
шпулю. Стоило мне мигнуть, как шпулю уже держали маленькие
мозолистые руки с треснувшими ногтями. Где же Сохраб? Откуда взялся
мальчик с заячьей губой? И почему все засыпал слепящий снег, пахнущий
курмой из репы, орехами и опилками? Как тихо стало. Только откуда-то
издалека доносится голос хромого старого слуги, зовущий нас домой.
Зеленый змей теперь прямо над нами.
— Сейчас ударит, — шепнул я Сохрабу. — Момент настал.
Зеленый помедлил немного. Ринулся вниз.
— Готов! — воскликнул я.
Я проделал все блестяще. И это после стольких-то лет! Рывок в
сторону — и мой змей увернулся. Слегка отпустить лесу, резко дернуть.
Еще раз. Еще. Теперь мы выше. Описываем полукруг.
Все, братишка, сопротивление бесполезно. Леса-то твоя с треском
перерезана. Прием Хасана сработал.
Зеленый, кувыркаясь и трепыхаясь, снижается.
Люди у нас за спиной свистят и хлопают. Я вне себя от радости.
Сияющий Баба аплодирует мне с крыши.
Смотрю на Сохраба.
Он кривит рот.
Он улыбается!
Не может быть!
Ватага мальчишек уже кинулась вдогонку за змеем.
Моргаю, и улыбка исчезает с лица мальчика.
Но она была! Я сам видел!
— Хочешь, я принесу тебе этого змея?
Кадык у Сохраба дергается. Волосы развеваются по ветру.
По-моему, он кивает.
Слышу собственный голос:
— Для тебя хоть тысячу раз подряд!
Бросаюсь вслед за змеем.
Всего-навсего улыбка. Она ничего не решает, ничего не исправляет.
Такая мелочь. Вздрогнувший листок на ветке, с которой вспорхнула
испуганная птица.
Но для меня это знак. Для меня это первая растаявшая снежинка —
предвестник весны.
Бегу. Взрослый мужик в толпе визжащих детей. Смешно, наверное. Но
это неважно. Ветер холодит мне лицо. На губах у меня улыбка шириной с
Панджшерское ущелье.
Я бегу.
|