171
2.4. Урок рефлексивного обобщения (1 ч)
Основное назначение урока не только в осознании целостности
сенсорно-перцептивных процессов, к которым помимо ощущений и
восприятия, безусловно, относится и внимание. Их
всех объединяет
непосредственный характер отражения реальности (поэтому мы привели
второе определение понятия внимания). Важно, «перекинуть» мостик с
первым модулем «Познание и познавательная активность». Сенсорно-
перцептивные процессы не позволяют нашему сознанию оторваться от
конкретики, утратить ощущение реальности, но
они так же лишают нас
крыльев, делают ограниченными и приземленными. Неслучайно,
Л.С. Выготский призывал ограничить наглядность в начальной школе. В
этом смысле можно привести перевод стихотворения Микеланджело поэтом
А.А. Вознесенским:
Можно и не быть поэтом,
Но нельзя терпеть, пойми,
Как пищит полоска света,
Прищемленная дверьми.
Можно в доступной форме познакомить обучающихся с философией и
психологией сенсуализма – учения о том, что основу психической жизни
составляют чувственные впечатления. С их созерцательностью и логикой
ценности каждого мгновенья бытия и неспособностью
учиться даже на
собственных ошибках.
Очевидно, необходим баланс между непосредственностью восприятия
и последующей интеллектуализацией. Иначе возможна вторая крайность.
Что случилось с Аланом?
(Стихотворение в прозе японского студента Р. Мукорджи)
Ему всегда хотелось рассказать что-нибудь интересное. Но его никто не понимал.
Ему всегда нравилось объяснять другим все, что он видел и чувствовал. Но никому не
было до него дела. И он начал рисовать…
Иногда он что-то рисовал, но это «что-то» не было чем-то конкретным. Ему
хотелось выразить свое «что-то» в камне или написать его на небе. Он любил лежать
на траве и смотреть в небо. … И были на всем белом свете только он, голубое небо и
«что-то» в его душе, о чем ему хотелось поведать миру. …
Однажды это желание исполнилось – он нарисовал свое «что-то». …Это был
прекрасный рисунок! Он хранил его под подушкой и не показывал никому. …Каждый вечер
он любовался своим рисунком, размышляя над ним. И даже в темноте, когда мальчик
ложился спать, а вокруг ничего не было видно, его нарисованное «что-то» стояло у него
перед глазами. … Он не расставался в мыслях со своим рисунком ни дома, ни на улице, ни
в гостях. Он любил свое единственное, но, как ему казалось, самое прекрасное творение.
Когда он пошел в первый класс, то взял с собой и рисунок. Но не для того, чтобы
показать его ребятам. Он хотел, чтобы его «что-то» всегда было рядом, как верный
друг. Алан сел за парту – квадратную и коричневую. Такую же квадратную и коричневую,
как и у других ребят. … И вдруг подумал: «Почему они все квадратные и коричневые? А
почему нет красных?» Дома в его комнате было много красного и коричневого цвета.
В какой-то момент классная комната показалась ему тесной – ее границы были
замкнутыми и жестокими. Ему ужасно не нравилось подолгу держать карандаш и мел в
172
одеревеневшей от напряжения руке. Он ненавидел подставку для ног, тоже
одеревеневших. …И учительницу, которая все учила, учила. …
Потом надо было учиться писать цифры. Но разве они похожи на его «что-то»?
С буквами и то было интереснее: из них можно было сложить это «что-то». А цифры
он ненавидел. Подошла учительница. Она сказала, что надо носить галстук, как делают
все другие мальчики. Он признался, что не любит галстуков, но она сказала, что это не
важно. Затем все начали рисовать. И он стал рисовать: закрасил весь листок желтым
цветом – таким ему представлялось это утро. … Это были его чувства. И это было
прекрасно!
Подошла учительница, посмотрела на рисунок и рассмеялась. «Что это? –
спросила она. – Почему ты не нарисовал что-нибудь похожее на рисунок Кен? Разве не
красивая у него получилась ракета?» И это все, о чем она спросила. …
Мама купила ему галстук. На уроках рисования он рисует самолеты, ракеты, как
все остальные мальчики в классе. Свой первый рисунок Алан выбросил. … Теперь, когда он
лежит один на траве и смотрит в небо, оно по-прежнему кажется ему голубым и
огромным, больше, чем что-либо другое на свете. … Но это не его «что-то». …
Однажды ему показалось, что в его душе поселилось нечто квадратное и
коричневое, а руки его стали совсем как деревянные. … И он – такой же, как все. … И то
внутри него, что еще недавно не давало ему покоя и рвалось наружу, о чем он хотел
рассказать всем на свете, больше не искало выхода. … Оно успокоилось, перестало
теснить его грудь. … Оно было раздавлено
. (Флэйк-Хобсон, Робинсон, Скин, 1993).
Достарыңызбен бөлісу: 
