Абуева Кадыржана Кабиденулы 4 января Көкшетау, 2014 (5 к) с-23 с-23 сборник

научную аргументацию. Остановимся на некоторых.

В  самом  деле,  если  этнос  есть  явление  природное, 

феномен  биосферы  земли,  тогда  и  люди,  человеки,  из 

которых,  собственно,  и  состоят  этносы,  также  есть  явление 

сугубо  природное.  Это  означает  только  одно:  личности,  если 

угодно,  исторические  личности,  также  явления  природные.  То 

есть  творцы  и  герои,  которыми  гордится  каждый  народ  и 

которых  так  много  у  любого  народа,  суть  последствия 

таинственной  игры  малопонятных  для  историка  природных 

сил,  а  папа  с  мамой,  микросреда,  социум,  сам  народ 

оказываются, что называется, не при делах.

Л.Н. Гумилев признает, что люди, к какому бы этносу они 

не  принадлежали,  не  одинаковы.  Именно  сознание,  точнее  (и 

тоньше)  страсть  к  чему  бы  то  ни  было  (победа  над  врагом, 

открытие, 

почести, 

стяжание 

богатств, 

религиозная 

экзальтация, власть и проч.), то есть все то, что противоречит 

природным  инстинктам,  а,  зачастую,  и  здравому  смыслу,  что 

является  именно  антиинстинктом,  обозначается  ученым  как 

пассионарность  (от  латинского  passio  –  страсть).  Носители 

пассионарности  –  пассионарии  –  могут  быть,  по  слову  Л.Н. 

Гумилева,  людьми  «добрыми  и  злыми,  умными  и  глупыми, 

нежными  и  грубыми.  Это  не  важно;  главное,  что  они  готовы 

пожертвовать  собой  и  другими  людьми  ради  своих  целей, 

которые часто бывают иллюзорны» [1: 31].

В  своих  трудах  Л.Н.  Гумилев  крайне  редко  употреблял 

понятие «личность», уж тем более – «историческая личность», 

предпочитая  введенный  им  в  научный  оборот  термин 

пассионарий. 

Будучи, 

как 

настоящий 

ученый, 

последовательным,  природу  пассионарности  Л.Н.  Гумилев 

описывал  через  механизм  мутации,  вернее,  микромутации, 

когда человек оставался самим собой, но вел себя по-другому. 

Естественно, что историческими личностями становятся не все 

мутанты-пассионарии,  а  лишь  некоторые,  очень  немногие,  из 

них.  К  этому  добавим,  что  совершаться  этим  микромутациям 

позволяет биохимическая энергия живого вещества биосферы, 

при  этом  сама  пассионарность  становится  наследственным 

признаком,  рецессивным  вероятнее  всего.  Пассионариям,  по 

Л.Н. 

Гумилеву, 

противостоят 

субпассионарии, 

то 

есть 

обыватели, члены этого же этноса. Не бывает пассионария без 

субпассионария, как нет Дон Кихота без Санчо Пансы.

33

Деятельность  пассионариев  вовсе  не  всегда  удачна. 

Результат  ее  зависит  от  общей  активности  этнической 

системы,  которую  Л.Н.  Гумилев  обозначаал  как  пассионарное 

напряжение. 

Изучив 

деятельность 

и 

жизненный 

путь 

Наполеона,  Александра  Македонского,  Чингиз-хана,  Аввакума, 

Жанны  д’Арк  и  многих  других  героев  всемирной  истории,  Л.Н. 

Гумилев  убедился,  что  всех  их  объединяет  непреодолимое 

внутреннее  стремление  к  активной  деятельности,  вектор 

которой  не  определяется  ни  условиями  социальной  среды,  ни 

материальными  благами,  ни  жизненными  интересами.  Их 

деятельность  сопровождается  непониманием  и  осуждением 

окружающих  их  субпассионариев,  массовыми  жертвами, 

разрушением  культуры,  даже  гибелью  цивилизации.  Их 

деятельность  несводима  ни  к  биологическим  инстинктам,  ни  к 

психологическим  и  социально-значимым  свойствам  человека, 

реализуется либо как активность этнического коллектива, либо 

как поведенческий импульс.

Естественно,  что  историк  относится  к  этим  построениям 

настороженно,  ибо  редко  в  своих  исследованиях  он  ставит 

вопрос  «почему?»,  предпочитая отвечать на вопросы «кто?» и 

«когда?». И это не смотря на то, что, по большому счету, иных 

собственно 

научных 

объяснений 

появления 

крупных 

исторических  личностей  в  литературе  не  предложено.  Не 

считать  же  таковыми  случай,  вызовы  времени,  волю  Божью  и 

т.п.

В современной исторической науке наличествует всплеск 

интереса к проблеме личности в истории. Казалось бы, именно 

сегодня 

должны 

быть 

востребованы 

теоретические 

конструкции  Л.Н.  Гумилева.  Однако  этого  не  произошло.  Мы 

вправе констатировать тот факт, что Лев Николаевич оказался 

очень  несчастлив  в  своих  учениках,  если  вообще  уместно 

говорить  о  таковых.  Даже  если  его  теоретические  конструкции 

не  отвергаются  с  ходу  (а  сделать  это  совсем  не  просто,  ибо 

отрицать  сам  факт  существования  биохимической  энергии 

живого  вещества  биосферы  Земли  не  сможет  сегодня  никто, 

равно  как  и  принципиальную  возможность  микромутации 

человеческих  особей,  влияющих  на  поведенческий  императив 

как  этноса,  так  и  отдельной  личности),  то  они  игнорируются. 

Последователи  и  адепты  теории  Л.Н.  Гумилева  более  заняты 

ее популяризацией, нежели серьезной научной работой в части 

ее  адаптации  к  конкретным  историческим  исследованиям.  В 

итоге,  скажем  это  с  горечью,  блестящая  научная  теория  все 

34

еще  смотрится  гипотезой,  не  апробированной  на  практике  в 

сколько-нибудь  значительном  масштабе.  Яркие  исторические 

сочинения  самого  Л.Н.  Гумилева,  написанные  с  позиций  его 

теоретических  штудий  историографическую  ситуацию  не 

меняют.  Объяснения  этому  следует  искать  в  следующих 

обстоятельствах.

Современный  историк,  как  правило,  не  имеет  никакой 

естественнонаучной  подготовки,  следовательно,  не  владеет  и 

естественнонаучными методами исследования. В силу этого он 

оказывается  не  в  состоянии  применить  их  к  конкретному 

историческому 

материалу. 

В 

силу 

самой 

природы 

исторического познания историк пишет историю не так, как она 

была на самом деле, а так, как она отразилась в исторических 

источниках. 

Работать 

же 

с 

источниками 

методами 

естественных  наук  пока  что  не  научился  никто.  Сам  Л.Н. 

Гумилев  предостерегал  читателя  и  возможного  своего 

последователя  от  стремления  использовать  его  теории 

применительно к новому времени, тем более применительно к 

истории  XX  в.  «Аберрация  близости»,  по  мнению  ученого, 

серьезно  деформирует  построение  исторической  науки. 

Вступает  в  действие  философский  принцип,  известный  как 

«бритва  Оккама»:  «сущности  не  следует  умножать  без 

необходимости». Иначе говоря, реалии нового времени можно 

объяснить  и интерпретировать без теорий Л.Н. Гумилева. Так, 

по  мнению  Льва  Николаевича,  и  надлежит  поступать.  Его 

теоретические  конструкции  там  и  тогда,  когда  в  распоряжении 

историка  нет  потребного  количества  исторических  источников, 

прежде всего письменных. Более того, Л.Н. Гумилев никогда не 

претендовал  на истинность своих теорий, полагая, что истины 

наличествуют  только  в  спекулятивной  (умопостигаемой)  науке 

такой,  как  математика,  которая  оперирует  не  явлениями 

природы  или  социума,  а  числами  –  созданиями  нашего  мозга 

[1:  10].  Он  предложил  научную  теорию,  работающую  в 

совершенно  определенных  условиях,  но  не  истину,  свет 

которой обязателен для всех. Итак, современная гуманитарная 

наука 

оказалась 

не 

готова 

подкрепить 

теоретические 

изыскания Л.Н. Гумилева научным опытом, исследовательской 

практикой.  Но,  в  полном  соответствии  с  мнением  Уильяма 

Оккама, то, что не поддается проверке в опыте (и не сводится к 

интуитивному  знанию), должно быть удалено из науки. Многие 

и  многие  современные  нам  авторы  готовы  так  поступить  с 

теоретическим наследием Л.Н. Гумилева.

35